будто его ноги и вовсе не касаются снежного настила. Лишь едва незаметные углубления в форме стопы становились доказательствами, что серая молния, промелькнувшая среди деревьев — не видение или мираж, созданный холодным ветром. В вышине пели птицы, провожая охотника.

Небесные странники порхали рядом, презирая стужу и вьюгу. Они словно пытались что-то рассказать своему товарищу, но он их не слушал. Так же, как не слушал тянущиеся вниз ветви высоких деревьев, сбрасывающих снежные одеяла, просыпаясь в сезон, когда духи начертали им спать и видеть сны будущего и прошлого. Не достиг слуха Арди и гул уставшей земли. Спрятанная под льдами, она могла лишь скорбно наблюдать, как все дальше уносят крепкие, быстрые ноги того, кто последние шесть сезонов дарил этому краю дыхание волшебства.

Арди не видел этого, а может не замечал или даже не хотел замечать, но лес позади него менялся. Исчезало то неуловимое ощущение, царившее здесь прежде. Ощущение чего-то таинственного, сакрального, но в то же время — родного и простого. Как сказка, рассказанная ребенку, как быль, спетая бардам. Леса и реки, горы и холмы укутывала метель, укрывая под собой незримые тропы и старую магию, превращая Алькаду и её леса в нечто, пусть все еще и красивое, но обыденное.

Охотник же пытался унять сердце, вновь стремящееся выпрыгнуть из груди. Но на сей раз не из-за страха или волнения, а потому что пыталось обогнать своего владельца и как можно быстрее добраться до Ястребиного Утеса. Словно что-то ждало их там. Что-то, что сможет дать ответ на самый сложный вопрос. Вопрос, который всегда оставался для завтрашнего дня и его сложных мыслей. Вопрос:

— Кто я? — шептали губы Арди, а ветер поднимал пророненные слова и укачивал их в вышине.

Охотника не беспокоила даже буря, поднимавшаяся над горами. Черные тучи затягивали небосвод, сверкающий холодными звездами, безучастно провожавшими взглядом небольшой эпизод бесконечного хоровода танца Духов Дня и Ночи. Что им, вечным спутникам богов, до путей смертных.

Сверкали молнии, касаясь высоких пиков Алькады и гром обрушивался ударами молота на долину. В этот темный час, когда последний матабар мчался куда-то лишь в ему известном направлении, а по следу ученика бежал громадный барс, горожане внизу, на пороге широких прерий и степей, прятали своих детей, закрывали окна и запирали двери. Церковь отрицала существование других богов и сил, кроме самого Светлоликого и даже его Вечные Ангелы — не более, чем олицетворение воли Сути Света, как иногда пастыри называли своего «царя царей».

Но чем дальше от Метрополии и Святого Престола, тем больше людей и первородных еще помнили и чтили старые уклады. И здесь, на западных рубежах империи, люди, порой, чувствовали дыхание тех, кого кто-то считал сказками, а другие — лишь заснувшими осколками прошлого. И эта ночь, пугающая и чарующая одновременно, заставляла людей смотреть вовсе не на священное писание Светлоликого.

Нет-нет. Им не было дела до книги в черном переплете и орнаментом в виде солнца.

Они смотрели на амулеты, висевшие над порогом и на руны, начертанные еще прабабками на оконных рамах.

И на весь Эвергейл, отстроенный и восстановленный после набега Шанти’Ра, нашелся всего один старик, который вышел во двор. Сгорбленный, полуслепой, с дрожащими руками, в которых сжимал простой резной посох, он словно не чувствовал ни пронизывающий холод, ни хлесткие удары порывистого ветра. Те заставляли скрипеть дома, качали столбы, местами даже оборвали провода, по которым бежали «искры Лей» — новомодное изобретение ученых Магов Метрополии.

Как многое изменилось за эти шесть лет…

Но только не для старика. Даже здесь, в долине, в дали от родных мест, он все еще чувствовал в себе достаточно сил. Кряхтя и стеная, он выпрямился и поднял над головой посох, а затем с силой вонзил его себе под ноги.

— Ты справишься, — произнес он и словно еще несколько лет опустились ему на плечи. — Ардан.

И ветер, кружащий вокруг Старой и Новой Алькад, подхватил сказанное и понес через хребты, пролетел по перевалу и закружил вокруг утеса.

Там, где стоял молодой охотник.

Удивительно, как он прежде никогда этого не замечал. Что здесь, на дальнем изгибе хребта Алькады, за широким лесным перевалом, поднимаются еще одни горы. Горы, которые так же похожи на Алькаду, как младший брат на старшего.

Арди подошел к их подножию и посмотрел наверх. Там, среди туч и вьюги, он увидел утес, напоминающий голову ястреба, а сама гора — словно его острые крылья, пронзавшие облака.

— Ястребиный Утес…

И охотник, словно это была не буря, а погожий летний день, схватился пальцами за камни. Он мог бы обойти скалу, найти горную тропу и спокойно подняться наверх, но это значило бы потерять пол ночи, а может и несколько дней. Сердце Арди не позволяло такой расточительной роскоши.

Под ударами ветра, презирая уколы ледяных игл, слушая гром, Арди полз по камням, как его когда-то давно наставлял Учитель. Отсветы молний становились для него лучами ока Духа Дня. И с каждой новой вспышкой он различал тени выступов, впадины узких расщелин, скосы расколов и тонкие линии парапетов. Охотник цеплялся за них, рывками передвигая тело, прижимаясь корпусом к скале и поднимаясь все выше и выше.

Иногда едва было не срывался, но даже не чувствовал смрадного дыхания и холодных когтей. Страх, будто сам испугавшись свирепой бури, заскулил и поджал хвост, оставив наедине охотника и зимний шторм.

Стоило всего раз ошибиться, всего на мгновение оступиться, неправильно рассчитать силы, соскользнуть пальцами с особенно тонкой полоски камня, как темная пропасть внизу сожрет плоть и перемелет кости, но как и Учитель когда-то — Арди не ошибался.

Его пальцы оказались крепче когтей горного барса — любой выступ, даже толщиной с воронью косточку, был для него надежнее широкого плато. Дыхание охотника не сбивалось, а легкие раздувались широкими мехами, словно у молодого медведя, поднимающегося по камням к вершине водопада. Глаза Арди видели так же ясно отчетливо, как и глаза орла — он замечал даже самые дальние выступы и зацепы. А до ушей, будто это была белка, ищущая дупло, доносились малейшее, едва различимые свисты, когда ветер путался среди расколов, трещин и расщелин.

Не прошло и трех часов, как охотник поднялся на вершину утеса. И здесь, на широком уступе, напоминающим язык, действительно лежал испещренный камень с небольшой полоской посередине, делящий его на две половины.

Арди подошел к нему, провел рукой и улыбнулся — действительно