Светлана нахмурилась. Чтобы собрать сведения об их команде спецвойск для сокрушения Пашти, Ахимса проник в компьютерные банки данных, защищенные самой изощренной системой… Ей было вовсе не легко разрушить защитную систему корабельных компьютеров, но она ожидала чего-то более мудреного. Оказалось, что Ахимса весьма легкомысленно относились к защите информации. Почему? Вспомнив о легкости, с которой они раздобыли досье в Москве, в Лондоне и особенно в Соединенных Штатах, она удивилась тому, что их система безопасности, в отличие от технологии, нисколько не превосходила то, с чем ей пришлось столкнуться на Земле. Почему?

Может быть, Данбер знает — ведь она с такой легкостью установила причастность Светланы к компьютерным вирусам. Но если даже Данбер и знает, все равно возникает один важный вопрос: может ли Светлана довериться ей? Если да, то насколько?

Она вспомнила, как внимательно англичанка взглянула на нее. В этом взгляде она увидела уважение, которое затронуло в ее душе нечто давно позабытое. Почему? И почему именно теперь. когда все изменилось, как в каком-то сумасшедшем сне? Шейла Данбер знала все, соединила в одно целое все элементы, о которых не подозревало даже второе главное управление — искушенная ищейка КГБ. И Данбер вовсе не угрожала — она просто просила помощи. Просила ее дать согласие. И она согласилась. Почему? В воображении Светланы опять возникли эти ясные голубые глаза, такие искренние, такие проницательные.

Она встала и прошлась взад-вперед по комнате. Всю жизнь она полагалась только на саму себя. Лишенная возможности довериться кому бы то ни было, Детова полностью посвятила себя карьере. КГБ не поощрял доверительные отношения. Как могла она довериться Шейле Данбер?

Светлана поднесла палец к подбородку и посмотрела на свое отражение. Неужели она на самом деле превратилась в привлекательную женщину? Или это зеркало не отражает подлинную Светлану Детову?

Перед ее мысленным взором мелькнули сцены юности — целый сонм картин, звуков и запахов. Мать она помнила высокой, полногрудой, горделивой женщиной со строгим и замкнутым лицом. В ней не чувствовалась женщина. И я всегда жила одна — они просто находились возле меня.

Образ отца был более расплывчатым. И во времена ее юности он всегда оставался в тени. Когда она играла на толстом американском ковре перед огнем, он сидел и читал, иногда поглядывая на нее поверх своих книг и статей. Она отчетливо видела его сидящим на высоком стуле, его четкий силуэт вырисовывался на сером фоне окна. За толстым оконным стеклом со скучного московского неба падали снежные хлопья — казалось, на душе всегда зима. Каждое утро он гладил ее по голове, надевая пальто. Приезжала черная машина и отвозила его на Лубянку. Много позже она узнала, что Лубянка — это самое сердце КГБ.

Ее мать уходила позже. Она долго причесывалась, капала духами за ушами, на запястьях и чуть ниже шеи. Годы спустя Светлана узнала, что не всякая советская женщина могла позволить себе такую роскошь, как духи. Но тогда духи играли важную роль в жизни матери.

Однажды, много позже, она как-то увидела свою мать при исполнении служебных обязанностей. С ней были двое хорошо одетых красивых мужчин — мелких служащих шведского посольства. Мать, которую она знала как строгую неприступную женщину, громко смеялась, ее глаза светились весельем, она флиртовала, бодро шагая по улице под руку с двумя мужчинами.

Мама, я поняла, почему. Неудивительно, что дома ты держала себя в руках. Должно быть, ты была очень хорошей. Они позволили тебе иметь дом, дочь и мужа — бдительного сторожевого пса. Разве не так? Неудивительно, что в стенах этого дома ты никогда не смеялась. Неудивительно, что ты никогда не ласкала меня, не брала на руки, как все матери. Ты не могла. Только не при нем — наблюдающем, записывающем, доносящем на других. Ты не могла позволить им сделать из меня оружие против самой себя.

Почувствовав боль в груди, она глубоко вздохнула.

— От чего ты отказалась ради меня, мама? Что ты чувствовала, ложась с ним в постель после того, как делила ложе с другими изо дня в день? — Она изучала себя в зеркале, и ее лицо становилось все более мрачным. — И что ты чувствовала каждый день при виде меня — твоего спасения и проклятия?

Сколько лет прошло с тех пор, как ее мать исчезла? Уже семь? Что только Светлана не предпринимала, но она так и не докопалась до правды. Теперь, на борту корабля пришельцев, направляясь куда-то к черным небесам, она так отчетливо видела перед собой свою мать. Кулаки ее сжались.

Надеюсь, что ты где-то в Париже, мама. Или, может быть, в Вашингтоне. Где-то в безопасном месте. Надеюсь, они дали тебе другое имя и пенсию, и ты можешь сесть спиной к камину холодной ночью и попить теплого чаю… и вспомнить маленькую девочку, ради которой ты стольким жертвовала.

Но она не могла отогнать от себя и другую мысль, другой образ: ветхие бараки, окруженные колючей проволокой, и нанесенные ветром сугробы в бескрайней Сибири.

Ее отец сообщил ей, что она будет ходить в особую школу. КГБ проявлял заботу о своих. Там не было нянек и служанок для капризных детей, но там были отличные учителя, которые дали ей настоящее академическое образование. Впрочем, друзей она так и не завела.

Светлана вспомнила, как наблюдала за играми других девочек во дворе. Но ребенок сотрудников КГБ никогда ни с кем не общался, чтобы случайно не скомпрометировать своих родителей.

Она резко остановилась.

Как много я упустила в своей жизни! Сколько раз я отказывалась от приглашений посидеть и поболтать с другими людьми! И что я знаю о людях? Я могу только использовать их в своих целях!

Она подошла поближе к зеркальной стене и внимательно посмотрела на себя, стараясь заглянуть в глубину души сквозь озера голубых глаз.

* * *

— Такое мне даже не снилось в дурном сне. — Генеральный секретарь Карпов смотрел на пробоину в кремлевской стене от попадания американского снаряда.

Маршал Растиневский, потирая руки, невесело усмехнулся.

— Они подобрались слишком близко, Евгений. Думаю, что с сегодняшнего дня нам следует разместить штаб на даче.

—Но он не разорвался.

Сергей выразительно пожал плечами.

— Это дорогое оружие трудно использовать на практике. Чем больше расчетов, тем большая вероятность осечки.

— Так же, как с нашими западными войсками? — Карпов взглянул на него исподлобья. — Ты говорил — четыре недели. Идет уже третий месяц, а конца не видать. На западном направлении творится черт знает что! С каждой нашей промашкой НАТО набирается сил. Даже здесь становится небезопасно. Это уже третья ракета, угодившая по Кремлю.

— Но ни одна из них не разорвалась, — Растиневский махнул рукой в сторону пролома. — Кроме того, это нам может пригодиться.

— Пришлось подтянуть целую армию, чтобы разбить силы НАТО под Варшавой. Поляки от этого слишком осмелели. — Карпов развернулся и пошел в сторону ворот. — Ты уверен, что нужно посылать подкрепления к остаткам хаммеровской дивизии? Каждый раз мы ухитряемся терять два из трех грузовых самолетов.