Шейла уловила ее интонацию.

Что ей удалось обнаружить?

— Ясно, ты все время проводила взаперти. Не хочешь ли полюбоваться на звезды?

— Звезды?

— Все-таки это космический корабль. Пойдем, я тебе покажу.

Они немного поболтали, обсуждая этапы обучения и процесс адаптации.

Шейла вошла в прозрачную кабину и протянула вперед руку, указывая на вереницу звезд:

— Посмотри, какая прелесть!

И не услышала перевода.

Светлана ступила внутрь и устремила глаза к светящемуся каскаду звезд.

Шейла настроила свой головной обруч на торпедный тренажерный зал. Ничего не получилось. Потом она попробовала связаться с радиотелефоном Виктора. Опять ничего не вышло.

Тогда, понизив голос, она сказала:

— Я думаю, здесь мы сможем поговорить. Из твоего досье я узнала, что ты бегло говоришь по-английски. Ну, с чего начнем?

Светлана не отрывала взгляда от проплывающих мимо звезд.

— А ты уверена?

— Уверена, если вообще можно быть в чем-то уверенной. Какой бы ни была их система наблюдения, кажется, здесь она не работает. Наушники не включаются, перевода нет.

— Думаю, мы рискуем. А ты проверяла? Не пыталась поймать их?

— Пыталась. Не было никакой реакции. — Шейла села на свое привычное место.

Светлана повернулась и неловкими шагами прошлась по кабине.

— Я вышла на информацию… думаю, что смогу отключить всю их систему. Но я подозреваю ловушку.

Шейла заметила, что она колеблется.

— Продолжай.

Светлана остановилась и задумчиво посмотрела на нее, словно решала, что сказать. Шейла махнула рукой.

— Послушай, это наше общее дело. Любая, даже случайная информация может стать спасительной для всех нас.

— А потом?

— Потом? — Шейла усмехнулась. — Майор, каковы бы ни были последствия. Земля уже никогда не станет прежней. Все правила игры изменятся. Изменится образ мыслей, изменится наше представление о самих себе и о нашей планете. Скажи мне, что будут чувствовать обычные мужчины и женщины, когда они узнают, что нас посадили в клетку существа, которые считают нас примитивными варварами? Толстяк наблюдал, как мы убиваем друг друга и отдаем огромные количества ресурсов для массового уничтожения себе подобных. Представь, что на станции Тахаак разыгрываются сцены Второй мировой войны. Когда подумаешь об этом, становится странным то, что они не сбросили на нас что-нибудь в самом начале. Но дело в том, что мы не можем вернуться назад. Подростковый период нашего рода закончен. Должен быть закончен — или Пашти с Толстяком уничтожат нас.

— Интереснее всего мне было бы узнать, что произойдет с Советским Союзом.

Шейла скрестила руки, ее лицо смягчилось.

— Нас должны касаться не только заботы наших уважаемых государств. У нас нет иного выбора. Теперь мы действуем не во имя Англии, Франции или СССР, а во имя планеты.

— И ты пожертвуешь своей страной?

Шейла вздохнула.

— Я помню истории о датских шпионах времен Второй мировой войны. В одном городке немцы поставили ракетные установки. Датские разведчики-получили от союзников информацию о том, что их городок, их соседи и родственники в скором времени подвергнутся бомбардировке. Конечно, они не могли предупредить — об этом узнали бы немцы.

— Какое отношение к делу имеет эта история?

Встретив ее взгляд, Шейла кивнула.

— Она имеет отношение к нашей планете, майор. Если в конце концов окажется, что Толстяк ведет двойную игру, а я в этом почти не сомневаюсь, если надо будет принести в жертву мою страну, чтобы спасти мир, я это сделаю. Как те датские шпионы, я вижу будущее, но пока ничего не могу поделать.

Светлана вскинула бровь.

Шейла протянула к ней руки.

— Позволь мне задать тебе один вопрос, майор. Философский. Ты стоишь перед выбором. Ты заперта в здании вместе с мужчиной, в руках у которого дымится динамитная шашка. Ему все равно, куда ее зашвырнуть. Перед тобой две комнаты, в которых заперты единственные оставшиеся представители человеческой расы, последние одиннадцать человек. В одной комнате — советский гражданин. В другой — десять человек разной национальности. Зная, что мужчина собирается бросить динамитную шашку, какую комнату ты укажешь ему?

Глаза Светланы не дрогнули.

— И ты полагаешь, что перед нами стоит именно такая дилемма?

— Когда я летела в том пузыре, я сделала любопытное наблюдение. Я видела Землю. Я увидела ее по-другому — не как Англию или Восток, противостоящий Западу, а как крошечное местечко, откуда родом мы все. Если мы потерпим поражение, мы рискуем потерять не только Лондон, но и Москву, и Улан-Батор, и Найроби, и Лос-Анджелес, и леса, и океаны. То, что делает Толстяк, противозаконно. Он нарушает запрет, преследуя собственные цели. Сколько раз наши уважаемые правительства использовали наемников — а потом уничтожали их, чтобы замести следы?

— Ты подозреваешь, что Ахимса поступит так же?

— Толстяк говорит, что в их галактической цивилизации существует огромное количество видов. Толстяк честолюбив. Если мы окажемся удобным инструментом, почему бы не использовать нас и в будущем — в собственных целях? Я помню твое беспокойство, так вот — ему не нужно захватывать планету, у него есть стадо, способное к размножению. Он нас так просто не отпустит. Но когда-нибудь все это всплывет наружу. Интересно, что сделают “цивилизованные” существа, поставившие гравитационные маяки вокруг Земли, когда они обнаружат, кто поддерживает нас, выходцев с этой планеты, выполняющих грязную работу?

Светлана понимающе кивнула, подошла к прозрачной оболочке кабины и посмотрела на звезды.

— Я никогда никому не доверяла, майор. Я выросла в доме работников КГБ. Всю свою жизнь я зависела только от самой себя.

Шейла кивнула.

— Забавно получается. Мой отец работал инспектором в страховой компании. Я видела его дважды в неделю. Остальное время я проводила с дедом.

— А твоя мать?

Шейла накрутила на длинный палец прядь белокурых волос.

— Она бросила нас, когда мне было пять лет. Сбежала с летчиком британской авиации. Иногда я получала с оказией открытки из Бомбея, Токио или Сиднея. Я полюбила все эти места. Потом открытки перестали приходить. Много позже я узнала, что отец положил им конец. Теперь, оглядываясь назад, я могу понять, почему. Ему было больно сознавать, что бросившая его женщина живет такой интересной жизнью.

— А тебе нравилось работать на “МИ-6”?

— Наверно. Работа увлекала меня и заставляла постоянно расширять собственные возможности. — Она помолчала, покусывая губы. — Знаешь, во всяком деле есть свои недостатки, промахи, ошибки. Находить их — все равно что охотиться за сокровищами. Но, честно говоря, я становилась все больше похожей на своего отца: кроме работы, для меня не существовало ничего. Мне не хотелось закончить тем же, чем закончил он, и оглядываться на обломки собственной жизни, задавая себе вопрос, почему мой мужчина покинул меня ради кого-то более достойного внимания, спрашивая себя, а жила ли я?