доступным рейсом? Об этом местные СМИ умалчивали, и в результате отбыл сам Ходаковский. Забрав своих верных бойцов былой донецкой «Альфы», прихватив с собой восторженных журналистов, он убрался восвояси.

Дело было сделано, да вот беда — теперь имелся президент, долгожданная твердая рука единого украинского общества — Петр Алексеевич Порошенко. Тот, кто не «катает вату», но действует предельно жестко. Мочить зарвавшихся «ватников» в их же логове было для него делом чести, и с неистовой жаждой перемоги Алексеич нажал на педаль. Авиация — беспрецедентное решение! Новый дорогой терминал! Но на войне как на войне, и вот вам самолеты. Конечно, средств ПВО у повстанцев не было, ибо кто же знал, и чеченский расчет на крыше попал под раздачу. Посыпались первые вести о потерях.

Но это было только начало. Плотный огонь из всех видов оружия, словно цунами, обрушился на здание. Терминал был взят в кольцо, а отдельные группы, рассредоточившись, держали круговую оборону. Перспектив у осажденных практически не было, из города с боями уже шли на помощь отряды «Востока». Готовился коридор для эвакуации…

Начался знаменитый прорыв, ставший кровавым финалом невнятных деяний повстанцев. Два несчастных КамАЗа, с большим трудом улизнувшие из аэропорта, так и не дотянули до дома. По чудовищной ошибке или предательской дезорганизации их спутали с идущими на прорыв бойцами Национальной гвардии, и на самом въезде в город стремительный кортеж замер. Понимание пришло довольно поздно, когда среди тел расстрелянных пассажиров свои нашли своих. Дружеский огонь схоронил в кузовах несчастных грузовиков три десятка опытнейших бойцов. Был ли среди двухсотых Хохол?

Ярослав много читал о конфликте, о его причинах и ключевых событиях. О той роковой операции, когда они вместе с ополчением волею судеб оказались в стеклянной ловушке. Предательство, безалаберность? Четкого ответа не было, как и не было уже в живых многих свидетелей и участников блицкрига. В любом случае все самое знаковое в аэропорту только начиналось… Донбасс кипел. Саур-Могила, Изварино, Иловайск и, конечно же, сам аэропорт, на этот раз с заблокированными в нем силами ВСУ. Несмотря на локальные успехи, повстанцев теснили. Территории, контролируемые республикой, стремительно сокращались, быстро схлопнувшись до трети территорий материнских областей. Украинская артиллерия уже свободно лупила по окраинам Донецка. Огромные жертвы среди мирного населения, разрушенная инфраструктура — все это становилось визитной карточкой некогда благополучного Донбасса. Казалось, еще чуть-чуть и регион падет, но нет!.. Армии ДНР и ЛНР были достаточно крепки, чтобы к концу лета рвануть вперед и перейти в контрнаступление. Ошарашенные и деморализованные вооруженные силы Украины оказались абсолютно не готовы к ведению полномасштабной войны, но тут сказали «стоп».

Минский протокол о прекращении огня и создании демилитаризованных зон на корню прибил лихую активность ополчения. Начались горячие споры, ропот и возмущения. Первый шаг к реальной независимости — или плевок в спину из нежных уст матушки России? Именно ее особо радикальные группы обвинили в срыве осеннего контрнаступления. О том же намекал и оставивший свой кабинет министр обороны ДНР монархист-державник Стрелков-Гиркин. Быть может, с военной точки зрения и точки зрения высоких душевных порывов, именно здесь обитала та самая желанная истина. Возможно, на кураже ополчение было способно дойти до Киева, собирая все новые и новые сочувствующие силы, но возможно и то, что пресловутое мировое сообщество покончило бы со своей deep concern[24] и привлекло бы к конфликту дополнительного участника. Жираф большой, ему видней. «Минский протокол!» — ударив кулаком по столу, заявило высшее руководство.

2014-й стал проверкой на прочность, стресс-тестом для всего миропорядка. Аннексия Крыма, русские боевики в центре Европы — это был неожиданный удар в лицо монополярному, настойчиво унифицируемому мировому сообществу. Как прежде, восстающая из пепла Россия начала втыкать палки в колеса прогрессивному человечеству, и в разных частях света с оглядкой на бессмертный город открывались вдохновленные очи. Дерзкий вызов устоявшейся модели — и геббельсы современности заработали с неистовой силой. «Свернуть шеи кацапам! Местным, пришлым, всем!» — вещали оголтелые украинские патриоты. О том же намекали CNN и иже с ними.

Глава 36

Хмурое ноябрьское утро, серые неприветливые улицы. Ночной снегопад пытался одолеть дождь, но вышла ничья в виде мерзкой слякоти, чумазых машин и глухих московских пробок. Громадная парочка, рабочий и колхозница, надменно взирали на проползающие у их ног автомобили. Символ народной мощи, в ловких руках порой обретающей огромную деструктивную силу. Решительные лица противоречивой эпохи, как и тот шахтер с кус ко м угля, навеки застыли в истории.

Ярослав медленно катил в направлении офиса. Он никуда не торопился, ему даже хотелось продлить драгоценные минуты в маленькой металлической капсуле наедине со своими мыслями. Не было уже того задора, того неуемного желания перевернуть этот искусственный глянцевый мир, ухватить долгожданную жар-птицу. В пояснице еще сильно тянуло, но врачи давали вполне приемлемый прогноз. Ярослав ехал туда, где все начиналось, — его крутой подъем и их нежданные приключения. Он испытывал едва объяснимый, непривычный страх — перед своим кабинетом, делами, которых он, правда, не упустил даже во время длительного отсутствия, страх перед коллегами да и всей прошлой жизнью, которой он жил еще полгода назад. Но родной город постепенно возвращал к реальности. ВДНХ, Сокольники и, наконец, таинственная река, изрезавшая столицу извилистым руслом. Вдруг подлый болезненный укол пронзил его спину. Ярослав вздрогнул и нажал на тормоз.

Его автомобиль замер в левом ряду. Одно мгновение — и зашумели возбужденные клаксоны, будто что-то уничтожило стройную гармонию глухой пробки. Ярослав замычал от боли и, сморщившись, неловко вытянулся на сидении.

— Черт бы вас побрал, все правильные, на работу торопятся, — не выдержав, фыркнул он. — Блин, да вы за квадратные метры, суки, своих родителей в дурку загоните!

Ярослав замигал аварийкой и аккуратно, не терзая былую рану, вылез из машины. Стоять было гораздо легче. Он медленно пробрался к парапету и устало облокотился на его холодный чугун. Город гудел словно улей, в воздухе пахло привычным смогом. Ярослав сделал глубокий вдох и понуро опустил голову. Боль отступала. За грязным парапетом, как прежде, текла старушка Яуза. Несмотря ни на что, она все так же несла в прежнем направлении свои холодные и изрядно запачканные воды, и будто бы находились рядом, бок о бок, два непримиримых противника: человек как олицетворение бед, обрушившихся на уязвимую древность, и река как символ истории и мудрости. Она жила в своем неторопливом ритме. События, персонажи и их судьбы навсегда остались погребены в этой мутной братской могиле, в ледяной пучине виднелись лица больших и