Мужчина еще раз потрепал пациента по голове и важно удалился. Олег хотел было продолжить беседу, но Ярослав закрыл глаза. Его организм был слишком слаб и требовал сна, но даже в полузабытьи разум, будто подключенный к неиссякаемому источнику энергии, восстанавливал события последних суток, проведенных в сознании на донецкой земле. Как кадры трейлера кинофильма, замелькали сцены, виды, персонажи, лица… Лицо Атоса, красивое, холеное, но в следующем кадре залитое кровавым потоком. Массивная морда Хохла, судьба которого осталась неизвестной. Лицо молчаливого Жоры, который, борясь со своим недугом, трогательно навязывал то, что ныне забыто. Этот неказистый бородач, благодаря кому они получили шанс оказаться здесь, шанс переступить через себя и стать настоящими мужчинами. И наконец, Казак. Большой человек с большой буквы, с противоречивой биографией, но незыблемыми принципами. Фактически именно он вытащил их из настоящего форс-мажора ценой собственной жизни, жертвуя собой ради едва знакомых ему людей. Быть может, он чувствовал ответственность за тот пропущенный ими рейс, а может, это было его действительным отношением к жизни, которому, увы, уже нет места в современном мировоззрении? Ярослав отчетливо видел лицо Казака, холодное, неживое. Оно было в крови, да он весь был в крови. Сколько же пуль он насобирал в тот вечер, принимая огонь на себя? После чего он всего лишь спросил, ранен ли его подопечный. И его последние слова: «Ну ничего.» Последняя фраза, слетевшая с его губ перед тем, как Казак оградил простого попутчика от смертоносного взрыва. Эта фраза — как символ несгибаемой воли, преданности своим идеалам и упования на провидение. Сквозь шепот неизвестных голосов из-за тумана, спустившегося на утреннюю цветущую степь, Ярослав будто бы слышал его голос:

— Неисповедимы пути Господни! Так было, так есть и так будет, но человек рожден ради чего-то великого, большего, чем потакание своим бесконечным желаниям. Может, чтобы погибнуть сегодня во имя будущих жизней, а может, чтобы взрастить достойнейших сынов отечества, которые будут следовать путями великих предков, писать их имена в толстенных книгах и хранить в сокровищницах истории. Я был не за политиков, но за народ, который жаждал нас, за наше осиротевшее государство. «Помощи теперь ждать не от кого, одна надежда на Бога, другая — на величайшую храбрость и высочайшее самоотвержение войск, вами предводимых. Нам предстоят труды величайшие, небывалые в мире! Мы на краю пропасти! Но мы — русские! С нами Бог! Спасите, спасите честь и достояние России и ее Самодержца!.. Спасите сына его…» — когда-то взывал Александр Васильевич Суворов[23]. Нас ждали, и мы пришли. И если мне было суждено здесь погибнуть, значит, для того я и родился. Значит, моя миссия выполнена, и ни о чем уже не жалею.

Глава 35

Наверное, будет излишним подробный рассказ о том, где и как проходили лечение два довольно странных «туриста», эвакуированные на родину из зоны боевых действий. Вероятно, нет никакого смысла и расписывать вполне предсказуемую сцену, которую устроила Света, добравшись до госпиталя, причитания матери и долгие нотации отца Ярослава. А также говорить о том, как Марина вкупе со скандалом привезла долгожданную весть о своей беременности. Во избежание каких-либо эксцессов стоило бы умолчать и о посещении их палаты некими представителями не слишком миролюбивых ведомств, чьи глаза выражали подозрительное недоумение. Стечение обстоятельств или наглая, ничем не прикрытая ложь? Но во имя чего? Олег и Ярослав как весьма добропорядочные граждане утверждали, что подобные повороты судьбы все же случаются в наших жизнях. И с этих пор началось их длительное молчание об необычных похождениях по окрестностям мятежного города.

До конца июня Ярослав был практически прикован к постели изматывающими болями. Бессонными ночами он с тревогой размышлял о последствиях тяжелого ранения. Олег же, быстро освоив костыли, вскоре самостоятельно скакал по госпиталю, по делу и не по делу тревожа местный персонал. Наконец результат был достигнут, и ему великодушно предложили отправиться домой. Жарким июльским днем его костяная нога укатила поближе к беременной супруге. Ярослав остался совсем один. Иногда его навещали родители, Света, когда могла, приезжала в южный город, но главным лекарством от хандры снова становилась работа. Теперь он всегда был на связи, новый ноутбук, доставленный из дома, стал неизменным спутником унылых больничных дней. Как и предполагалос ь, донецкая авантюра так и не нашла своего логического продолжения, а ее инициаторы с драгоценными авансами стали недосягаемы для коммуникации. На Донбассе разразилась настоящая война, и бывшая элита, не мудрствуя лукаво, по-английски делала ноги. Теперь здесь с незавидной регулярностью рвались снаряды, сотрясались города и села, список жертв уже шел на тысячи. С искренней душевной болью Ярослав штудировал новостные ленты, политические форумы и репортажи с полей сражений. В его памяти еще были свежи воспоминания — прекрасный город миллиона роз, марсианский пейзаж террикона, тихий дворик старенькой школы.

Время шло. Ярослав поправлялся, а Донбасс все глубже и глубже погружался в смертоносную трясину гражданской войны. Две судьбы, две линии жизни, преломившиеся однажды холодной осенью: эталонная сущность московского среднего класса — и целый регион, бросающий перчатку в лицо могущественным браконьерам. Человек, далекий от конфликтов, и конфликт, столь далекий от человека, немыслимым виражом сошлись воедино 26 мая 2014 года — на их общем последнем рубеже.

Но что же приключилось в тот далекий памятный день, встряхнувший город шахтерской славы и жизни молодых перспективных менеджеров, в тот весенний день, когда с особой легкостью и пафосом в аэропорту обосновывалась грозная интербригада — настоящая интернациональная бригада, сбитая из ударных отрядов российско-украинских добровольцев и подтянувшихся к утру четверти сотни чеченских наемников? Во главе всему стоял одиозный Скиф — Александр Ходаковский, командир неудержимого батальона «Восток», министр государственной безопасности ДНР собственной персоной и просто человек с серьезным резюме. Отгуляв воскресный парад в центре Донецка, бойцы уже стояли на позициях, и авторитетный Скиф подводил итоги переговоров: аэропорт сдают! Вот только никто, собственно, уходить никуда не собирался. Кировоградский спецназ — элита украинских войск, наиболее боеспособное подразделение — продолжал заседать в здании старого терминала, якобы отдавая контроль дерзким оппонентам. Это выглядело странно, но красиво — абсурд и качественные картинки для лояльных республике журналистов. «Ключевой объект переходит к ополчению, а его передовые силы продолжают свое шествие на запад, на помощь героическим защитникам Славянска!» Но как же так? Вооруженная до зубов элита ВСУ влачит свое жалкое и уже бессмысленное существование в малозначимом стареньком терминальчике? О чем думало ополчение? Вероятно, спецназовцы должны были разбежаться по своим делам или отбыть первым