Именно деструктивные по своей сути санкции умудрились сотворить то, на что у руководства страны катастрофически не хватало времени. Россия задумала слезть с нефтяной иглы, и началось длительное лечение от пагубной зависимости. Мучительные ломки одолели федеральный бюджет, но, к великому удивлению, ухватив макроэкономическую конъюнктуру, давно забытые отрасли стали выходить из анабиоза. Долгосрочный прогноз, вероятно, был положительным. Но Россия снова стала изгоем. Ее исторические друзья, трусливо поджав хвосты, отсиживались в сторонке: они так хотели достатка, сытого существования, их глаза стыдливо бегали, они виляли хвостом и жалобно скулили. Се ля ви, таковы факты истории. Насколько же был прав Александр III Миротворец: «Во всем свете у нас только два верных союзника — наша армия и флот». Был ли какой-нибудь смысл в этих пафосных минских шабашах?

Восемь вечера. Неподалеку от Большой Почтовой на шумной набережной стояли двое. Как и раньше, один в строгом костюме и до блеска вычищенных туфлях, другой в своем привычном кэжуал. Облокотившись о пыльный парапет, они мирно о чем-то беседовали.

Второй год кряду эти люди приходят сюда. Приходят, чтобы просто постоять, чтобы вспомнить тех, с кем они оказались рядом в те памятные дни последнего месяца весны. Они вспоминают не только их, но и всех погибших бойцов, мирных жителей Украины и двух непризнанных республик. Самый кровавый на постсоветском пространстве конфликт прибил на корню миллионы планов, забрал жизни многих и многих тех, кто и не думал покидать этот хитроумный мир. Среди погибших был и Антон. Да, он самый, Антон Коваль — двоюродный брат Олега, каким-то неведомым образом очутившийся на полях сражений. Пылкий здоровяк, будущий ученый. Тетя Люда и понятия не имела, что, сорвавшись с цепи, он активно участвовал в повстанческом движении, и в итоге его не стало. Говорили, с оружием в руках он нашел свою судьбу где-то под Широкино. Что потянуло в пекло далекого от военного дела молодого человека?

В феврале 15-го, как раз когда у Широкино шли ожесточенные бои, у Олега родилась дочка — маленькая Виктория Олеговна. Он мог проводить часы у ее кроватки, слушая дыхание, улавливая мимику своего долгожданного ребенка. Олег стал заботливым отцом и убежденным домоседом, и всячески избегал теперь любых вечерних активностей, ведь дома его ждала настоящая семья. Но летом того же 15-го он неожиданно уехал. Невзирая на протесты Марины, спешно наполнил рюкзак и укатил в какое-то полузабытое и полуживое село на отшибе Тверской губернии. Под жужжание лугов и шелест дикого леса, под неистовой атакой комариного братства он целый месяц безвозмездно трудился: сбивая свежие мозоли, обороняясь от оводов и солнца, Олег с воодушевлением участвовал в восстановлении старенькой разрушенной церквушки. Его внезапный порыв поразил многих, а Ярослав, улучив момент, частенько припоминал ему былые воинствующие высказывания.

Сам Ярослав готовился второй раз стать отцом. Света была на восьмом месяце беременности, оставалось совсем чуть-чуть. Врачи утверждали, что снова будет мальчик, и будущий отец настаивал том, чтобы назвать сына именем одного из двух героев, столь неожиданно встретившихся на его жизненном пути. Света, зная историю, была не против.

Олег и Ярослав довольно сильно изменились. Заметно поубавилось былого задора. Темную шевелюру Олега атаковала седина. Под их руководством функционировал мощный центр разработок, объединивший десятки разбросанных по стране специалистов и привлекший щедрое финансирование Андрея Николаевича. Но несмотря на все перемены, они, как прежде, оставались верными товарищами.

— Коктейль «Донбасс» помнишь?

Олег вытянул из портфеля фирменную бутылку самогона и пакет абрикосового сока.

— Специально готовился, — хвастливо добавил он и потряс ими в воздухе.

— Да ну, где взял?

— Я же хохол, Славик. Я всегда найду!

— Ну что ж, наливай, хохол, — улыбнулся Ярослав. — Только по-тихому, не то заметут.

— Смешной ты — тут, значит, заметут, а в аэропорту нет! — усмехнулся Олег. — Да расслабься ты, босс, никому до нас нет дела. Суета сует!

Олег лихо наполнил пластиковые стаканчики и, собравшись с мыслями, заговорил:

— Вот, Славик, интересно. Смотрят люди телевизор, читают всякие интернеты. Снаряды где-то рвутся, пули свистят, люди гибнут… Елы-палы, и это ведь так далеко, согласись? Мы можем сочувствовать, даже искренне сочувствовать, можем поддерживать всей душой, но все равно это совсем далеко. Пока, блин, тебя не коснется.

Олег снова тяжело вздохнул и понурил голову. Внизу исключительным ржавым оттенком блистала старушка Яуза.

— Но это не так, Славик, это совсем не далеко! — неожиданно воскликнул он. — Это гораздо ближе, чем думают все эти граждане у нас за спиной. У меня там брат погиб, там много кто погиб — а они едут себе в своих тачках, слушают новости и ничего им больше не нужно! Курс доллара для них главное, понимаешь? А я, Славик, хочу, чтобы мы все, все наши люди в городе, стране, во всем этом мире стали чуть ближе друг к другу. Вот как мы с тобой сейчас, как мы были тогда — 26-го, 27-го.

И я с болью хочу помянуть тех, кто действительно был ближе. Да даже и тех, кто был на той стороне и получил свою награду — сбившихся с пути, одураченных самим Сатаной, который спровоцировал это братоубийство. Выпьем за всех, кого не обнимут уже родные руки. Упокой, Господи, души усопших раб Твоих.

Они выпили и молча устремили взгляд вниз. Течение реки гипнотизировало.

— До сих пор, Славик, все перед глазами, — тихо продолжал Олег. — Каждый проведенный там день. Ужин у тети Люды, Антоха, район, наши с тобой приключения… Иногда думаю, не сон ли это был? Потом смотрю на ногу — нет, не сон. Это промысел Божий!

— А я, Олежек, поле часто вспоминаю. В какой-то момент мне ведь уже все равно было. Кажется, я тогда умереть собирался, и, наверное, так и вышло бы, если б не Казак. Мне как-то один мужичок в поезде сказал: «Своих бросать нельзя никогда!» Теперь я понял, о чем он говорил.

Его голос немного дрогнул, Ярослав притих, но потом снова встрепенулся:

— Эх, Одесса, давай по полной! За братство, за взаимопонимание, за справедливость! Только это сможет остановить конфликты. А если нет. Тогда за героев. За самопожертвование и за то, что выше личных интересов.

Ярослав опустошил стакан и положил Олегу руку на плечо. Еле слышно в гуле большого города он затянул:

Не для меня придет весна,

Не для меня Дон разольется, Там сердце девичье забьется С восторгом чувств не для меня.

Олег искоса взглянул на друга, его глаза сверкнули искренним светом. Он усмехнулся и