— Правда, — она не любила, когда кто-то спорил. И поэтому спорили с ней редко. И вообще… вообще ей лучше знать.

Кахрай не похож ни на кого из старых ее знакомых.

Ни на кузенов, весьма разных, но все равно разительно отличающихся от него не столько внешне, сколько какой-то общей безалаберностью, беспомощностью даже. Рядом с ними Лотта казалась себе отвратительно старой и занудной.

На советников и акционеров.

Финансистов.

Банкиров.

И тех редких смельчаков, которые осмеливались прислать секретарю брачные предложения. К ним прилагались генетические карты, и когда-нибудь Лотте придется сделать выбор.

Так почему не сейчас?

Тем более генетически вариант идеален, если вспомнить, откуда его отец и насколько жесткими были на Варрее-5 евгенические программы.

— Я не хочу, — сказала она.

— Чего не хочешь?

— Возвращаться на корабль и даже вставать не хочу…

А он опять ее поцеловал, и горечь обиды исчезла. И наверное, она согласилась бы на большее, она ведь хотела большего, чем просто поцелуи, но… Кахрай вздохнул.

И осторожно, бережно даже, снял ее.

Усадил рядом.

Сказал:

— Просыпается.

А Лотта испытала преогромное желание спихнуть треклятое кресло в воду. В конце концов, у нее не так часто романтический настрой бывает. Но вместо этого она сказала:

— Наверное, надо идти ужинать… если не поздно.

Было не поздно.

Не совсем, чтобы поздно.

Во всяком случае, столы еще стояли под навесами. И пусть навесы были временными, сооруженными явно наспех, но в картину вписывались. Где-то в полумраке терялись серые тени ангаров, что вытянулись, уходя в море. Они стояли на сваях, и волны с тихим шелестом терлись о шершавые их бока.

Горели звезды.

Гасло море. А розовая луна повисла в одной точке, притягивая воды к себе.

— А мы думали, что вы потерялись, — сказала Алина, которая тоже была здесь, хотя уж на платформе Лотта обошлась бы без гида.

Без такого гида.

Надо будет дать задание дизайнерам, чтобы поработали над формой, а то ведь неудобно, наверное, когда она так… облегает и обтягивает.

— Здесь красиво, — нейтрально произнес Кахрай и посмотрел почему-то на Лотту, а она вспыхнула под его взглядом. Вдруг показалось, что все здесь, и эта наглая девица, и Данияр, окруженный своим гаремом, и гарем этот, все они точно знают, чем на самом деле занималась Лотта.

И пускай.

В конце концов… все люди целуются.

Наверное.

— Со временем к этому привыкаешь, — Алина чихнула. — Извините. На фермах порой тянет, особенно, когда продувку запускают.

— Бррух, — раздраженно произнес великий ученый и дернулся. Лотте даже показалось, что он вот-вот вывалится из кресла. Но движение было остановлено могучей ладонью Кахрая.

Алина же оказалась рядом и шепотом спросила:

— А… что с ним?

— Паралич, — также шепотом ответила Лотта. — Эксперимент неудачный.

— Да? — во взгляде Алины появилось что-то такое, заставляющее волноваться за будущее Тойтека. С другой стороны… почему бы и нет?

Любовь, она спасает.

Исцеляет.

И вообще для здоровья полезна. Если кузине верить. Правда, здесь Лотта слегка смутилась, но потом для себя решила, что ни один человек, сколь бы коварен он ни был, не может врать постоянно. А потому… потому… она сквозь ресницы посмотрела на Кахрая, который пытался устроить кресло перед столом, хотя нужды в том не было: кресло следило в том числе и за питанием пациента.

— Помягче, — шепнул кто-то. И Лотту дернули за руку, то ли приглашая, то ли даже требуя сесть.

Сидеть пришлось на подушках, но как ни странно, было это вполне даже удобно.

— Спугнешь, — Эрра подала блюдце с комочками чего-то темного.

— Кого?

— Его, — она указала взглядом на Кахрая, который вовсе не выглядел испуганным. — Мужчины — существа нежные, психически неустойчивые. Они должны думать, что сами охотятся, иначе ничего не выйдет.

Лотта почувствовала, что краснеет.

— Не говори ерунды, — девушка, что опустилась по другую сторону Лотты, впечатляла и прежде всего ростом, статью. Словно одна из тех статуй, что стояли в родовом поместье, ожила.

Вот только кожа ее была теплой.

И взгляд мягким.

— А ты не слушай. Мужчины разные. Некоторым…

— Нужно хорошо дать по голове, чтоб в ней прояснилось, — проворчала Эрра, а третья девушка рассмеялась и так звонко, задорно, что Лотта и сама не удержалась от улыбки.

— У тебя всегда был чересчур длинный язык, Эрра.

— А у тебя — бездна терпения.

— Боги за терпение вознаграждают…

— Значит… — глаза Эрры вспыхнули. — Он все-таки решился?

Светловолосая неловко пожала плечами и, кажется, смутилась. А потом сказала:

— Я не знаю. То, что он предлагает… это опасно. И для него в том числе.

Данияр возлежал на подушках и, кажется, дремал. Выглядел он не слишком хорошо, какой-то бледный, будто изможденный.

— Он заболел? — тихонько спросила Лотта, засовывая комок мяса в рот. Мясо оказалось и острым, и сладким, и запить его хотелось, впрочем, ей тотчас протянули стакан с чем-то холодным, освежающим.

— Кто? А, нет… убить пытались.

— И его? — Лотта нахмурилась. Как-то оно… слишком много получается для одного-то путешествия.

— В каком смысле «и его»? — Эрра мигом подобралась и, обменявшись с подругой взглядами, повернулась к Лотте. — Кого еще?

— Меня и… — Лотта посмотрела на Кахрая, который наверняка слышал.

И слышал больше, чем следовало бы.

— И нас, — он слегка наклонил голову. — Значит, целей три? Как-то… многовато.

Самое отвратительное, что мысли в голову лезли вовсе не о работе.

Причал. Море.

Искры в рыжих волосах. Взгляд растерянный и манящий. И острое желание не ограничиваться одними лишь поцелуями. Она была бы не против, Кахрай чувствовал.

Только он не подросток.

Да и Лотта… Лотта-Шарлотта… и еще пять имен. Или шесть? Он забыл. А за именами — пропасть, которую при всем его желании не преодолеть. И теперь Кахрай это понимает, потому что да, он не подросток, он знает мир и законы его, и здраво смотрит на жизнь.

А потому…

Потому надо выбросить всю эту гормональную дурь из головы и делом заняться, ради которого его наняли. Кахрай мрачно дожевал кусок то ли мяса, то ли рыбы.