Когда Ана пришла в себя, Кеннет прочитал статью на главной полосе. Она гласила, что скандальная леди Мелрой, узнав, что на балах ее больше не ждут, в расстроенных чувствах сама села за управление каретой и, проявив неосторожность, попала в чудовищное происшествие. Дальше приводились слова обеспокоенных свидетелей, где один краше другого описывал увиденные ужасы. Однако о здоровье Аны в статье предусмотрительно умолчали.

Ана усмехнулась своей задумке: если у Яна сохранилась хоть капля былой заботы о ней, то, узнав новость, он должен примчаться к ней, ведомый беспокойством и чувством вины. Этому немного мешала эффективная медицина силой Света, но даже она была не всесильна и не смогла бы вернуть оторванные конечности или восстановить истолченные в пыль кости.

Карлу Ана рассказала о ситуации ранним утром, чтобы он не примчался сразу же, как только Николь ему перескажет последние известия. Ему она пояснила, что ее с легкостью излечил граф Блэкфорд, не оставив ни одного следа, поскольку у нее гарантированно и совершенно точно нет Тьмы, которая при сильном стрессе могла бы помешать выздоровлению.

После завтрака Вероника сказала, что ей нужно с Кеннетом что-то обсудить, и увела его, схватив под руку. Ану уколола ревность, но вслед подоспела совесть, запретившая ревности даже высовываться и отнимающая у нее любые оправдания притязаний на Кеннета. Ана развернулась на каблуках и ушла в спальню, которая стала основным местом ее пребывания до прихода младшего принца.

Глава 72. Мое имя

Ян не спешил, но Ану это не удивляло: гордости нужно время. Первые пару дней она провела благодарно бездельничая. Хоть ей и нравились ежедневные ритуалы украшения себя и блистания на балах, но проваляться в постели полдня, свободно дышать в ослабленном корсете, чесать лицо, не боясь смазать косметику, – оказались равноценными удовольствиями. А еще все это время рядом с ней был Кеннет – он позволил себе отменить все назначенные встречи и таинственно обозначил, что нет ни одного повода его беспокоить.

Они вернулись к урокам по управлению Тьмой, но практиковаться Ана уже не могла, потому что особенные методы внедрения воспоминаний и подчинения разума повредили бы самому Кеннету, а он не был неуязвим. Оставалось только улучшать контроль, который все же иногда давал сбои.

– Тьма защищает на уровне инстинктов – бей, беги, используй Тьму. И как я заметил, сила у тебя вырывается, когда ты не знаешь, что делать, – рассуждал он.

– Мотылек очень помогает, – кивнула Ана, – когда я теряюсь, то теперь обращаюсь к нему, а не ко Тьме. Даже просто знание, что он висит на шее, меня успокаивает.

– Кстати о нем, я забыл вернуть в него Свет. – Кеннет подошел к Ане, наклонился, вызывающе посмотрел на нее и взял кулон в руку.

Ана залилась краской, не отводя взгляд. В последнее время граф совсем уж беззастенчиво ее дразнил: обнимал исподтишка со спины, крал короткие поцелуи, а иногда подхватывал на руки и сажал к себе на колени, убеждая, что иначе ему скучно заниматься документами. Ана, летающая за пределами всех небес от счастья, с радостью отмечала, что не только ей нужна была эта близость. Кеннет ее касался, потому что она ему нравилась, целовал, потому что она ему нравилась, обнимал, потому что хотел обнимать.

Когда мотылек засветился, впитывая силу, обещавшую безопасность, Ана обвила шею графа и притянула его к себе, нежно целуя. Губы искристо закололо, а по телу растеклось приятное ноющее чувство. Она провела руками по его волосам, положила ладони на плечи, сминая рубашку под пальцами.

– Нетерпеливая, – шепнул Кеннет и укусил ее за мочку уха, мокрым поцелуем спустился ниже по ее шее, вынуждая откинуть голову от удовольствия. – Перерыв окончен.

Граф потрепал ее по волосам и вернулся на место.

– Я хотел узнать, какие страхи у тебя есть, кроме уже известных. Что беспокоит? Что может выпустить Тьму? Твой контроль ослаб после нескольких писем с отказами, такие неожиданности нам больше не нужны.

Ана задумалась, наполняясь неприятными мыслями. Ее тревожило так много вещей и одновременно так мало – каждая проблема, которую могла решить Тьма, больше не казалась ей проблемой, повторение насилия было уже известным страхом, который обсуждать она не хотела. Был еще один, спрятанный за стенами обещаний и тоской наполняющий тело.

– Что вы оставите меня… Я знаю, что это не рационально! Знаю, что не должна переживать! – выпалила она.

– Страхи иррациональны. – Кеннет понимающе кивнул. – Что тебе поможет уменьшить его? Что я могу для тебя сделать?

– Кто мы друг другу? – Ана спросила без раздумий, но во рту все равно пересохло.

– Людям обязательно как-то называться… – граф вздохнул, – как бы тебе хотелось?

Ана поджала губы, задетая вернувшимся вопросом.

– Я бы не спрашивала, если бы понимала. Вероника – ваша невеста, вот здесь – никаких сомнений. А я? – в голосе сквозила обида.

Ана сжалась, плечи опали, она сожалела о сорвавшемся возмущении, ее непомерная жадность росла, отказываясь скрываться. Недавно ей было достаточно графа, вернувшего ее чувства, а она уже вновь недовольна. Кеннет тепло улыбнулся и протянул к ней руку, она вложила свою ладонь в его.

– Невеста, да. Но что стоит за этим словом? Ничего. Красочная ширма, скрывающая пустоту. А есть вещи столь значительные, что за табличкой их не спрячешь, а любое имя будет недостаточным, неполным, унижающим важность.

Ана слушала и пыталась осознать, но сердце наполнялось грустью: тяжелой, старой, гнилой. Она думала о себе, о графе, о них обоих – и так много между ними плыло белыми пятнами.

– Кто я? – вновь спросила Ана. Грудь сдавило тисками, она вздохнула: – Проклятая. Хотя бы Церковь знает ответ.

Граф подозвал Ану к себе и посадил на колени, обвив руками.

– Это сила имен? Не важно, истинны ли, точны ли, они могут обнадежить, могут обидеть, а могут вонзиться в открытую рану, не позволяя зарасти. Я дам тебе ответ о нас, о тебе, и все станет понятно, и не останется места страху, но не сейчас, а когда мой ответ будет убедительным. Иначе вместо покоя он принесет сомнения. А пока побудь моей надеждой… подойдет такая роль?

Ана вздохнула и уткнулась ему в шею, сдерживая дрожь. Она подождет, сможет подождать.

– А вы – мой спаситель, – тихо сказала она, выпрямилась и обхватила ладонями его лицо, – мой.

Кеннет улыбнулся, и Ана жадно смотрела на него, запоминая, присваивая каждую морщинку, каждую ресницу, каждый непослушный волос. У нее никогда не было ничего своего, а теперь был он, ее граф.