Людей в зале собралось настолько много, что свободных столов не осталось. Среди строгих костюмов всевозможных оттенков, от синего до чёрного, блистали роскошные дамские наряды, причём женщин здесь было намного меньше, что само по себе казалось необычным. Насколько Ровена могла судить по балам и торжествам, проводимым в каструме, подобные мероприятия старались посещать парами. Но стоило переступить порог, сразу обнаружилась причина такого «неравенства» среди гостей. На невысокой сцене, открывшейся перед взором ошеломлённой Ровены, творилось нечто ужасающее: обнажённая женщина в серебристой маске, держа в руках толстую палку, чинно расхаживала вокруг бритоголовой юной девушки, подвешенной за ноги так, чтобы положение тела напоминало букву «Икс». Голое тельце несчастной сплошь покрывали порезы, кровь струйками сочилась из ран и медленно капала на пол, собираясь в небольшую лужицу. Так вот каким металлом пропитан здешний воздух! Ровена зажала ладошкой рот и отвернулась, случайно встретившись взглядом с магистром.

— Согласен, довольно грубая работа, — прокомментировал он и, кивнув кому-то в приветствии, направился к свободной кабинке. — Но не расстраивайся, моя милая, самое интересное ещё впереди!

По залу пронёсся громкий, полный боли крик, утонувший в одобрительных возгласах и аплодисментах. Не подумав, Ровена обернулась, но тут же горько пожалела об этом — мучительница в маске, воткнув меж ног несчастной палку, будто меч в ножны, остервенело орудовала ей вверх-вниз. Ведомая одной лишь мыслью — сбежать отсюда подальше, Ровена развернулась к выходу, и уткнулась носом в грудь Сто Семьдесят Второго. Скорпион стиснул пальцами её плечи и склонился к уху:

— Просто не думайте о том, что видите, госпожа. Так проще.

Она оттолкнула его от себя и, опустив глаза в пол, на дрожащих ногах поплелась за Брутусом. Магистр указал ей на обитое бордовым бархатом сидение, а сам занял такое же напротив.

— Что это было, Ровена? Попытка сбежать?

— Вы омерзительный, жестокий… Как же я вас ненавижу! — она не знала, смелость ли это или усталость от беспрерывного страха, преследующего её всё это время. Увиденное на сцене настолько шокировало её, что произошедшее с ней теперь казалось безобидной забавой.

Брутус рассмеялся и, переведя взгляд на человеческий череп, служивший подсвечником, наигранно-удивлённо воскликнул:

— О, какая приятная встреча! — и развернул череп глазницами к Ровене. Прямо на кости был тщательно вырезан номер «48».

Впившись ногтями в бархат обивки, Ровена сжалась. Нет, это не Харо… Это не он! Мерзавец просто глумится над ней.

— Тебе не хорошо, моя дорогая? — Брутус поманил пальцем Тридцать Вторую. — Кликни обслугу, моя жена желает выпить чего-нибудь покрепче.

— Вам меня не сломить! — подскочив, Ровена смахнула подсвечник со стола. Больше она не позволит этой мрази наслаждаться её беспомощностью! — Никогда, слышите! Никогда вам не сделать из меня покорную марионетку!

Душераздирающий крик вперемешку с радостными возгласами поглотил её последние слова и унёс с собой прочь, но магистр всё понял. Усмехнувшись одним уголком губ, он дождался, пока вопли стихнут, и подался вперёд:

— Моя милая, ты переоцениваешь свои силы также, как и переоценила своего уродца. Очень скоро я подарю тебе его настоящий череп. Прикажу сделать из него чашу или шкатулку для твоих драгоценностей. Как тебе идея?

— Или он преподнесёт мне ваш в подарок, — прошипела Ровена, с вызовом глядя монстру в глаза. — Такая идея мне больше нравится. Сложу туда ваше колье с изумрудами, там ему и место!

Брутус собрался что-то ответить, но в проёме вырос мужчина с большим красным носом. Кажется, он был на их свадьбе. Вежливо поприветствовав Ровену, тот попросил минуту внимания первого магистра и отошёл в сторону.

— Никуда не уходи, любимая жена, я скоро вернусь, — с этими словами Брутус поднялся из-за стола и покинул ложу.

Скорпион проводил своего хозяина взглядом и повернулся к Ровене:

— Прошу вас, госпожа, не нужно провоцировать его! Вы даже представить себе не можете, на что он способен.

С чего подонок так печётся о ней? Надеется снова проделать с ней всю ту мерзость? Каждый раз, когда выродок обращался к ней, Ровене нестерпимо хотелось вырвать ему язык, выцарапать глаза-льдинки, сорвать маску и разодрать его уродливое лицо в кровь. Тем не менее, в сравнении со своим отцом он казался самой добродетелью.

— Ещё раз заговоришь со мной сегодня, и я всё расскажу твоему господину. Помнится, он обещал заставить тебя заткнуться.

— Простите меня, моя госпожа, — Сто Семьдесят Второй произнёс это так, будто извинялся не за свою назойливость, а за ту ночь.

«Прекрати, не вспоминай об этом!» Скоро, очень скоро вернётся Харо и отомстит этим тварям. С каким же наслаждением она будет смотреть на то, как Сорок Восьмой убивает их одного за другим!

Служанка принесла бокалы с графином, полным белого вина, и, поклонившись, скрылась в полумраке залы. Зрители снова расшумелись, но Ровена стойко старалась не смотреть на сцену, чтобы не видеть страданий несчастной девочки, которой, судя по нескладной фигурке, едва ли исполнилось шестнадцать. Все эти «достойные» господа, нежные дамы в изящных нарядах виделись ей мутантами из Пустошей, прижившимися среди людей благодаря умению тщательно скрывать свою уродливую суть за благовидными личинами. Сколько же таких химер живёт по соседству? В скольких за добродушной улыбкой скрывается кровожадное чудовище?

Они напитывались чужой кровью, наслаждались страданиями, томились от возбуждения, вызревая в своей похоти и развращённости. Здесь, окружённые богатством, избалованные изобилием, они не стеснялись своей сущности, выставляли её на показ, подначивая, побуждая к новым и новым ухищрениям, дабы насытиться до следующего пиршества багровой тьмой, вытекающей вместе с кровью жертвы. В Ровене бушевало негодование от их вседозволенности, от их уверенности в своей безнаказанности. Почему скорпионы и сервусы, видя всё это, безропотно терпят нечеловеческие измывательства над своей сестрой? Неужели они не понимают, что следующими могут стать сами? Или они настолько смирились со своей участью, что принимают происходящее за данность? Так вот о чём говорила Восемьдесят Третья! Все они рабы целиком: и телом, и разумом; их уже не исправить, в них не разжечь пламя — невозможно разжечь пожар без искры, а она давно погашена Легионом.

— Что же ты, Ровена, не наслаждаешься представлением? — Брутус вернулся. В руках он нёс лакированную шкатулку с золотыми уголками и инкрустированную самоцветами, складывающимися в рисунок скорпиона со скованными клешнями. Бережно поставив свою ношу на стол, магистр насмешливо скривился. — Тебе не по нраву наши актёры?

— Она же совсем ребёнок! Неужели вам не жаль её?

— Жаль? С чего мне одаривать таким благородным чувством выродков? Посмотри на этих жалких, ничтожных созданий — как можно им сочувствовать? Возьмём этого ублюдка, —