буквально вбежала в них под дождем, спеша к герцогу… И как сильно все переменилось.

— М-миледи? — заикнувшись, меня поприветствовал совсем юный стражник.

— Куда направился Его светлость? — спросила я, проигнорировав его широко распахнутые глаза.

— Туда, — несколько оторопело выдохнул он и указал рукой.

Вот и славно.

Едва обойдя огромное кирпичное здание, в котором располагалась фабрика, я поняла причину шума. Я остановилась, притаившись за углом, и осторожно из-за него выглянула. У второй постройки собралась внушительного размера толпа. Рабочие и их семьи: я видела много женщин и детей. Они окружили человека, который стоял в самой середине на каком-то возвышении: кажется, на нескольких сложенных деревянных ящиках.

Этим человеком был герцог Норфолк. Активно жестикулируя, он говорил что-то толпе, и люди с мрачными, нахмуренными лицами слушали его и порой что-то кричали в ответ, и все остальные подхватывали, и толпа начинала скандировать. Рядом с Эдвардом, но уже на земле стоял и постоянно вертел головой по сторонам мистер Смит. Довольным или расслабленным он, конечно же, не выглядел.

Я подошла ближе и вскоре услышала голос мужа, прерываемый ветром и гомоном людей.

— … будет открыта… я обещал вам это… — две фразы он повторял чаще всего.

Догадаться об остальном было несложно. Здесь собрались рабочие, которые трудились на второй фабрике, по-прежнему закрытой. Они хотели услышать ответы на свои наболевшие вопросы.

— Давненько обещали, вашмилость! — выкрикнул кто-то.

Я была уже достаточно близко, чтобы увидеть, как Норфолк поморщился. Хотелось подойти прямо к нему и забраться рядом на этот своеобразный постамент. Желание было велико, и я с трудом его подавила и осталась на месте.

— А правду говорят, вашмилость, что скоро маркиз тут хозяином будет?

— Это неправда, — твердо ответил Эдвард.

— Но вы же разорены! — выкрик прозвучал гораздо злее, чем все предыдущие.

Мистер Смит невольно подался вперед и впился в толпу взглядом, выискивая смельчака.

— Вы разорены, и все ваше уйдет с молотка! — повторил все тот же голос.

— Это также неправда, — Эдвард покачал головой. — Фабрики будут работать. Еще больше и лучше, чем раньше. И по железной дороге пойдут наши поезда. Я говорю вам, что нужно подождать — но я же и обещаю вам, что через месяц или через два производство будет запущено вновь.

Его слова подействовали на толпу как успокоительное. Люди по-прежнему шумели, но интонации изменились. Стали не взволнованными и раздраженными, а уже просто любопытными.

— Дай-то Бог! — сказал один, и это подхватили многие.

Прилив горячей гордости за Норфолка согрел меня изнутри. Было так странно чувствовать ее, ведь, казалось бы, этот эпизод не имел никакого отношения ко мне, как и я к нему, но вот я стояла и слушала, как мой муж говорил с людьми, успокаивал их, пытался отвечать правдиво — насколько мог, и гордилась им.

Я даже улыбнулась, а затем произошло то, чего никто не ожидал.

— Лжец! Лжец! — это был все тот же голос, который кричал раньше про разорение.

Почувствовав что-то, мистер Смит велел герцогу спускаться и потянул его вниз, и в то самое мгновение воздух рассек свист. А сразу за первым, прозвучал и второй. Эдвард дернулся назад, оступился и неловко взмахнул руками. Он бы свалился, не подоспей охранник подхватить его со спины, и уже вдвоем они рухнули на землю, и мистер Смит смягчил их падение.

— Что делается! — тонко закричала какая-то женщина.

По толпе прошла рябь, люди начали толкаться, раздавалась отборная ругань.

— Держи его, держи! — кажется, они пытались поймать человека, который бросил в Эдварда два булыжника.

Я поняла это, когда, запыхавшись, подлетела к мужу и мистеру Смиту. Лоб герцога был рассечен, лицо — залито кровью, но глаза были открыты, и он находился в сознании. В паре шагов от него я увидела камни с бурыми потеками.

— Подержите его, миледи! — крикнул мне охранник и заставил занять свое место, чтобы Эдвард смог полулежать на моих коленях.

Сам же мистер Смит вскочил и бросился в толпу, которая шумела и раскачивалась совсем как море в штормовой день.

— Тесса… — герцог кое-как разжал сведенную судорогой челюсть. — Что ты тут…

— Тихо. Тебе нельзя говорить, — сказала я ему и краем широкой юбки потянулась стереть кровь, которая уже залила глаза.

Я быстро развязала его шейный платок и, скомкав, приложила к ране, чтобы остановить кровотечение.

Он застонал, стоило прикоснуться в его голове, и я тут же отдернула руку.

— Очень больно? — спросила с сочувствием, пытаясь заглянуть ему в глаза.

Одной рукой я удерживала его подбородок, другой прижимала к ране платок.

— Нет, — он попытался мотнуть головой, но очень быстро осекся и издал еще один мучительный стон.

— Лежи и не шевелись, — зашипела я и вскинула голову.

Мистер Смит как раз продирался обратно сквозь толпу.

— Убежал, ублюдок! — воскликнул он в сердцах, а потом вспомнил обо мне. — Прошу прощения, миледи!

— Не извиняйтесь, — резко выдохнула я. — Ублюдок он и есть ублюдок. Нужно перенести Его светлость с земли…

— Мы подсобим, м’леди, — ко мне с двух сторон подступили явно взволнованные мужчины.

Они сняли свои фуражки и сейчас беспокойно теребили их в руках.

— Вы это… не держите зла на нас… м’леди… Кто швырнул камень — он не наш, мы не знаем, кто он таков, — приговаривали они, пока подступали к Эдварду и переносили его на чье-то старенькое пальто.

— Я могу идти сам, — он попытался возражать, но не был услышан.

В итоге часть пути его несли, часть он действительно прошел сам, опираясь на плечи двух самых крупных рабочих. Я шла следом, за мной — мистер Смит, и уже после него шагали почти все, кто был в толпе. Так мы добрели до здания первой фабрики, и там нас уже встречали обеспокоенные рабочие, которых привлек шум.

Нас довели до помещения на первом этаже, в котором отдыхала между сменами стража. Герцога уложили на низкую кушетку, сколоченную из грубых досок, и застланную набитыми соломой тюфяками. Кто-то принес кувшин с теплой водой, кто-то чистые тряпицы и глубокий таз. Все это водрузили передо мной на самодельный стол, а потом мистер Смит прогнал всех, чтобы не толкались в тесной комнатушке, и рабочие столпились в дверях.

— Как Его милость-то? — услышала я вопрос, пока отжимала от воды тряпицу.