– Полно вам, Аркадий, – укоризненно сказала Амалия и вновь обратилась к Рубинштейну: – Кто еще, кроме вас и Альфреда, знал, что чертежи у вас?

– Лиу, – после некоторого колебания ответил Рубинштейн. – И мой сводный брат.

– Это который Акробат? – подняла брови Амалия. – И как они отнеслись к вашей затее – не продавать чертежи, а сыграть на них?

Рубинштейн пожал плечами.

– Думайте что хотите, но Лиу бы никогда меня не предала. – Он вздернул подбородок. – А брат сказал, что идея отличная. Он тоже был о вас наслышан и был не прочь сбить с вас спесь.

– Так я и поверил! – огрызнулся Аркадий. – Чтобы чертежи, которые стоят... Да один черт знает сколько они стоят! И просто так взять и поставить их на кон?

– Мне совершенно неинтересно, верите вы мне или нет, – холодно ответил игрок, – потому что я говорю правду. А чертежи именно те, которые мне принес Альфред. И все уголки там были на месте, так что ищите листки с оторванными уголками где хотите.

– Мы так и сделаем, – отозвалась Амалия. – А где сейчас Альфред, кстати?

Рубинштейн немного подумал.

– Насколько я понял, он опасался неприятностей как раз из-за бумаг. Честно говоря, я не спрашивал у него, куда он направляется. Заплатил ему за чертежи столько, сколько он запросил, и мы расстались. Возможно, Альфред направился в Москву – там у него дача в Сокольниках и квартира неподалеку от Газетного переулка.

– Дача в Сокольниках, говорите? – вскинулся Аркадий. – Замечательно... Горелов! Проводите месье Рубинштейна.

Шулер кивнул ему головой, отвесил поклон Амалии и удалился в сопровождении человека в штатском, который, однако же, отличался военной выправкой.

– Ну-с, Амалия Константиновна, что вы обо всем этом думаете? – спросил Пирогов.

Баронесса Корф вздохнула:

– Думаю, что Рубинштейн нам не лгал, когда сказал, что листки попали к нему от Альфреда. Я очень внимательно следила за его лицом, он был явно поражен, когда узнал, что у него оказалась копия.

– Стало быть, Альфред? – проскрежетал Пирогов.

– Ну да, Альфред, – подтвердила Амалия. – Он состоял в шайке Рубинштейна и отлично знал, что, если что-то утаит от шефа, ему придется несладко. Однако Альфред жаден, вот и решил подстраховаться. Сделал с чертежей копию и, вероятно, смешал листки, так что подлинные оказались в каждом наборе. Один экземпляр он, как принято в их шайке, доставил хозяину и получил за него неплохие деньги, а второй... Второй, очевидно, решил продать самостоятельно.

– Вот как раз второй меня и беспокоит, – вздохнул Пирогов. – Итак! Амалия Константиновна, я еду в Москву. Во что бы то ни стало нужно задержать прохвоста, пока чертежи не попали во враждебные руки. Что же до вас, то вы пока отдыхайте. День выдался для вас непростой, и... – Он говорил и все более терялся под пристальным взглядом собеседницы. – Гхм! К тому же один экземпляр чертежей вы уже отыскали, продемонстрировав, так сказать, совершенно блестящие способности, и...

– Вы хотите сказать, что с меня хватит? – осведомилась Амалия.

– Голубушка, – вздохнул Пирогов, – ну зачем вы так? Мы с вами давно на службе, хорошо друг друга знаем... Не мешайте мне, хорошо? Ваш, не в обиду вам будь сказано, авантюризм, конечно, великолепен, но мы последовали вашему плану, а в результате получили одни осложнения. – Он покачал головой. – У мерзавца Рубинштейна такие высокие покровители, особенно из числа дам... Да и гости – кокотки, шулера и прочая canaille[53]– тоже не преминут нажаловаться куда следует. Еще и в газетах пропечатать могут...

– Ах, какой ужас... – вздохнула Амалия с фальшивым сожалением в голосе.

Пирогов покосился на нее и почему-то побагровел.

– Не подумайте, что я вам не признателен, Амалия Константиновна. Напротив, очень даже благодарен... – Он поглядел на часы и выразительно кашлянул, напомнив мне тем самым Григория Никаноровича, который всегда так делал, когда хотел избавиться от докучного просителя. – Простите великодушно, госпожа баронесса, дела... Мне еще надо распорядиться...

– Конечно-конечно, Аркадий Сергеевич... Кстати, что там насчет Леманна?

– О Леманне можете не беспокоиться, – отозвался Пирогов. – Он должен был уехать на одном поезде с Фридой, но она опоздала из-за плохой дороги, так что он отправился один. Подумал, вероятно: все равно они с ней потом встретятся, а время на вес золота. Да и мои молодцы наверняка его уже взяли.

– Вы им сказали, чтобы они были с ним осторожны?

– Ну разумеется, госпожа баронесса! А сейчас простите, я должен спешить...

Пирогов поклонился на прощание, еще раз повторил, что ценит, уважает и помнит, и был таков. Амалия поглядела на меня и улыбнулась.

– Да, не так я хотела закончить это дело... Вы что-то хотите у меня спросить?

– Да, – ответил я. – Кто такой Таубе? Вы хотели послать за ним, чтобы он открыл сейф.

Лицо баронессы посерьезнело.

– А вы никому не скажете?

– Слово дворянина!

– Таубе – человек, который видел живьем еще государя Павла Петровича, – сказала Амалия. – Ему девяносто два года, и он уже давно не работает в нашей службе, хотя с ним иногда советуются по поводу некоторых вопросов. Обычно за ним посылают, когда дело совсем не ладится. – И она улыбнулась. – Куда вы теперь намерены отправиться, Аполлинер?

– Не знаю, – откровенно признался я. – Наверное, в гостиницу... По правде говоря, я немного устал.

– Ну зачем же в гостиницу? – возразила баронесса. – Вы вполне можете переночевать у меня в особняке... Так даже удобнее – вас там никто не потревожит. Заодно расскажете мне, как продвигается расследование убийства у Веневитиновых.

– Двух убийств, – поправил я. – Второй жертвой оказался учитель верховой езды Головинский.

– Двух? Ах, щучья холера... – Амалия поморщилась, как от физической боли. – Зря я тогда уехала оттуда. Конечно, чертежи были важнее, но, скажу вам откровенно, Веневитиновы очень меня беспокоят... Так что у них произошло?

* * *

Мы взяли извозчика, и экипаж покатил вдоль по набережной. Пока ехали, я успел рассказать Амалии все, что знал. Она слушала меня, задумчиво щуря глаза, а как только я закончил, вздохнула и сняла с головы черный парик вместе со шпильками.

– Чертовски утомительно было все время таскать его на себе, – усмехнулась она, пряча парик и стягивая сеточку, державшую ее настоящие волосы. Несколькими движениями поправила прическу.

Забыв о Веневитиновых, я смотрел на нее во все глаза.

– Что такое? – подняла брови моя спутница.

– Так и думал, что вы блондинка, – пробормотал я. – То есть... простите... просто ваши духи...