– Кто же знает? – сердито спросила Амалия.

– Извозчик, – со вздохом сообщил Казимир. – Николай... нет, Никита Тесемкин. Я его знаю, потому что он меня возил.

– И он вез сегодня Альфреда? – вырвалось у Амалии. – Спасибо, дядюшка! – И она расцеловала этого толстого и, по-видимому, совершенно ничтожного человечка в обе щеки. – Яков! Карету мне, немедленно! Марсильяк, вы со мной?

– Куда угодно! – с готовностью отозвался я.

– Тогда подождите меня, я сейчас...

* * *

Время уходит, уходит... Мы ищем Тесемкина, наводим справки в адресном столе, у других извозчиков... Дома Тесемкина нет, но его жена сообщает, что как раз в такое время он обычно пьет чай в трактире Гранатова. Скорее в трактир... И точно, Тесемкин отыскивается там.

– Седок? В десятом часу утра? Как же, помню... Попросил подвезти его к дому Мироновой...

– Больше ты ничего не запомнил? Может быть, он говорил что-нибудь?

– Нет, ничего.

Скорее в карету... Стучат по мостовой лошадиные подковы.

– Гони! К дому Мироновой...

Я в недоумении. Дом, куда поехал Альфред, хорошо известен в Петербурге. Там живут актеры, писатели – словом, преуспевающая богема. Что забыл там сообщник Рубинштейна?

– Тпрр! Приехали, госпожа баронесса...

Швейцар представителен, как генерал, и величав, как архипастырь. С большой неохотой он сообщает нам, что господин Вишневский, которого мы знаем под кличкой Альфред, и в самом деле был здесь утром. У кого? Господин Вишневский нередко захаживает к актрисе Захаркиной, сценический псевдоним Соловьева. Впрочем, у нее бывает много всякого народу. Вот и сегодня вскоре после Вишневского заглянул какой-то господин. Когда именно? Часов в десять утра.

Ах, время, время! Ведь уже за полдень...

– Ты не знаешь, они до сих пор там? – спрашиваю я.

Это похоже на чудо, но швейцар подтверждает, что никто из квартиры Захаркиной не выходил. Господа до сих пор там.

– Как выглядит второй господин, который к ней пришел? – спрашивает Амалия.

Швейцар морщит лоб:

– Иностранец... По-русски едва изъясняется. Лет пятьдесят, должно быть. Невысокий, волосы светлые с проседью...

– Хорошо. Стой тут и никого не выпускай...

Я взбегаю по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Но что удивительно – баронесса Корф почти успевает за мной, хоть и с трудом. Подходя к двери актрисы, я вижу, что она неплотно закрыта. Мы с Амалией переглядываемся, и моя спутница достает оружие.

– Следуйте за мной и держитесь начеку, – шепчет Амалия. – От Гаррисона можно ожидать чего угодно...

– Светловолосый – Гаррисон? – схватываю я с полуслова.

– По описанию – он... Работает на англичан. Человек не то чтобы особенно опасный, но... жутко неприятный...

Я толкаю дверь, и мы оказываемся в квартире актрисы. Судя по всему, Захаркина преуспевает, но я почти не обращаю внимания на детали обстановки, потому что каждую секунду ожидаю нападения.

Однако никакого нападения не происходит, зато в кокетливой гостиной с копиями (а может быть, и подлинниками) Фрагонара на стенах мы находим три тела. Мужчины убиты наповал, женщина еще дышит. Я быстро осматриваю остальные комнаты. Никого...

– Идите за врачом, Марсильяк... – говорит Амалия, наклоняясь над женщиной и пряча оружие. – Полиция подождет.

Я иду к двери, но от порога оборачиваюсь и смотрю на тела.

– Актриса, Гаррисон и Альфред – все здесь... Но кто же их убил?

Женщина на ковре издает тихий стон... Ее розовый пеньюар весь залит кровью.

– Тише, тише, – шепчет Амалия, держа ее за руку. – Врач сейчас придет... Вам нельзя двигаться.

Я вспомнил, что этажом ниже видел табличку врача, и бросился туда. По счастью, доктор оказался дома... Когда мы вернулись в квартиру Захаркиной, я увидел, что она что-то шепчет Амалии.

– Боже! – воскликнул доктор. – Простите меня, но... но... – Он искал слова и не находил.

– Я с вами согласна, – быстро сказала Амалия. – Убийство на почве ревности – действительно ужасно!

Получив такое объяснение, доктор заметно взбодрился и приступил к делу. Амалия отвела меня в сторону.

– Я задавала ей вопросы, просила говорить только «да» и «нет», потому что боялась, что она не доживет до конца нашего разговора, – сказала баронесса. – Все было просто, мой друг, очень просто... Она была любовницей Альфреда, и похоже на то, что они вдвоем и задумали аферу: Альфред сделал вид, что уехал в Москву, когда отдал чертежи Рубинштейну, а на самом деле скрывался у Захаркиной, думая над тем, кому бы сбыть чертежи. Актриса была немного знакома с Гаррисоном и предложила его. Тот пришел... А потом появился высокий человек, которого никто не ждал... Он убил Гаррисона и забрал чертежи... Альфред бросился на него, но незнакомец выстрелил и в него... потом в нее... И ушел.

– Значит, швейцар нам солгал? Ведь он сказал, что никто больше не посещал актрису.

– Вы забыли о том, что этажом ниже живет доктор, – возразила Амалия. – Чего уж проще: сказал, мол, идешь к доктору, и шагай к тому, кто тебе нужен... По крайней мере, сама я частенько так поступаю. – Она умолкла и нахмурилась.

– Ну и у кого же теперь чертежи? – спросил я. – Неужели у...

Амалия дернула щекой.

– Гаррисон назвал того мужчину по имени... Захаркина говорит, что, когда он увидел незнакомца, у него вырвалось: «Клаус». Значит, это был Леманн.

– Но Пирогов же клялся, что арестует его! – вырвалось у меня. – Даже вроде говорил, что его уже задержали.

– Значит, Пирогов солгал, – отрезала Амалия. – Или же Леманн каким-то образом ушел от слежки. Так или иначе, нам надо спешить... Когда отходит ближайший поезд на Вержболово?[54]

– Если он с чертежами доберется до Эйдкунена, – сказала Амалия, – мы пропали.

Карета баронессы мчала нас на вокзал. Кучер гнал лошадей так, словно по пятам за нами следовала погоня. Я поглядел на часы и в отчаянии вскрикнул:

– Не успеваем!

Амалия обратилась к кучеру и велела ему ехать еще быстрее.

– Лошади не выдержат! – возразил тот. – Верьте слову, сударыня!

И, словно назло, после перекрестка дорогу нам перегородила груженая подвода. Кучер баронессы в сердцах... Но я лучше для блага читателей опущу то, что он сказал по адресу владельца подводы, но, честно скажу, не каждый день услышишь такие проклятия даже из уст ломовых извозчиков.