Тут я окончательно сконфузился и почел за лучшее умолкнуть. Но Амалия настаивала, и мне пришлось рассказать, почему я так сказал.

– Честно говоря, об этой детали я не подумала, – призналась она. – Стало быть, по-вашему, светловолосые предпочитают легкие запахи, брюнетки – тяжелые, а рыжие – яркие и резкие? Весьма условное утверждение, по правде говоря. Хотя на будущее нужно будет учесть ваше замечание, – прибавила она с загадочной улыбкой.

Карета остановилась, и мы вышли. Я хотел заплатить извозчику, но он отказался взять деньги, объяснив, что ему уже уплачено. Я не стал спорить и зашагал вслед за баронессой. Дверь отворил старый слуга.

– Здравствуй, Яков... Все наши дома?

Слуга неодобрительно поджал губы.

– Аделаида Станиславовна и Михаил Александрович почивают-с, – доложил он. – А Казимир Станиславович в клубе. Небось вистует, – горько добавил он.

– А, ну ладно, неважно, – отозвалась Амалия. – Со мной господин Марсильяк, он помогал мне по работе и сегодня переночует у нас. Кстати, Яков: любые пожелания гостя выполнять беспрекословно! Хорошо?

– Обижаете, Амалия Константиновна! – с достоинством ответил слуга. – Мы, почитай, не пришлые какие– нибудь, понимаем... Мы в семье уже столько лет, что и молвить боязно. Еще от дедушки вашего мух отгоняли...

Амалия рассеянно кивнула и стала подниматься по лестнице, но тут вверху последней закрутился вихрь оборок, и почтенная дама (как пишут в романах – со следами былой красоты), всплеснув руками, с несвойственной ее возрасту прытью сбежала по ступеням и заключила баронессу в объятья.

– Амели! А мы уж заждались! Какая ты бледная, моя дорогая! Надеюсь, все прошло хорошо? Или опять государственная тайна? Сколько тайн, боже мой! Я все никак к ним не привыкну, честное слово! О! – Дама заметила меня и, отшатнувшись назад, прикрыла рот рукой. – А молодой человек кто? Твой жених?

– Их маменька-с, – почтительным шепотом доложил мне Яков, пока Амалия по-польски говорила с дамой, очевидно, прося ее осторожнее выбирать выражения. – Особа весьма... весьма! – со вздохом закончил слуга, не решаясь вымолвить более. – Прошу за мной, я покажу вашу комнату.

Однако до комнаты дело не дошло, потому что в то мгновение на сцене появилось новое лицо – белоголовый мальчик в ночной рубашонке. С восторженным писком он подбежал к Амалии и вцепился в ее юбку. Вслед за мальчиком явилась и няня, молодая, круглолицая и краснощекая.

– Амалия Константиновна, он совсем меня не слушается! Третий час ночи, а он не хочет спать! Услышал, что вы пришли, и сразу же с постели соскочил! – восклицала она беспрерывно.

– Ничего, Даша, – улыбнулась Амалия, – пусть. Сегодня можно.

– В такое время дети должны быть в постели, – неодобрительно заметил Яков. – Избалуете вы его, Амалия Константиновна.

Баловник меж тем крутился вокруг Амалии, трогал ее браслеты, смеялся счастливым смехом и под конец добился того, что его взяли на руки. Тогда он прижался к ее плечу и затих.

– Ваш сын? – спросил я у баронессы.

– Да, Мишенька... Миша, поздоровайся с гостем!

– Здрасти, – застенчиво сказал Миша. – У тебя сабля есть?

– Нет, – признался я. – Но зачем тебе?

– А у моего папы есть, – важно сообщил Миша. – А у тебя лошадь есть?

– Может быть, вы хотите поужинать? – вмешалась мать Амалии. – Тяжелая работа, я все понимаю...

Я хотел ответить, что ей незачем беспокоиться, но Амалия опередила меня.

– Честно говоря, я бы сама сейчас поела чего-нибудь, – заявила она, и Аделаида Станиславовна умчалась, как ураган, отдавая на ходу распоряжения. – А тебе пора спать, – добавила Амалия, обращаясь к Мише. Ребенок надул губы, но она легонько поцеловала его в нос и пообещала: – Я тебе сказку расскажу. Идем!

И понесла мальчика на руках в его комнату, а Миша, весело смеясь, стал теребить ее колье.

* * *

Тают, тают за окнами белесые петербургские сумерки, но я не спешу уходить к себе. Как приятно сидеть в уютной столовой, смотреть в карие глаза моей собеседницы, в которых нет-нет да вспыхивают золотистые искорки, и говорить... Или молчать. Молчать, пожалуй, даже еще лучше. На столе между нами – остатки холодного ужина, на стене улыбается итальянский портрет. Мне нравится дом, нравится неброская, удобная мебель, красивые драпировки, ковры с тонким рисунком... Лампы притушены, и оттого кажется, что у баронессы Корф загадочный, колдовской вид. Она уже переоделась в простое кремовое домашнее платье и сняла драгоценности. Теперь я вижу, что у нее молодое, уставшее лицо, а под глазами лежат синие тени. Тихим голосом она рассуждает о том, что уже сделано, и о том, что предстоит сделать.

– По правде говоря, я ожидала чего-то подобного – я имею в виду копии... Сделать их было нелегко, но вполне возможно. Ну что ж... Теперь делом займется Пирогов, он открытым текстом попросил меня не вмешиваться. Конечно, разведет сейчас бурную деятельность, на всякий случай еще раз обыщет особняк Рубинштейна сверху донизу, пошлет уйму депеш на границы... прикажет проверить подозрительных иностранных агентов... допросит всех, кого можно, и даже – кого нельзя... Но...

Она о чем-то задумалась. Тонкая морщинка прорезала ее переносицу.

– Амалия Константиновна... – начал я.

Амалия метнула на меня хмурый взгляд.

– Что касается вас, Аполлинарий Евграфович, то можете не волноваться... Я подам рапорт, и вас переведут в столицу.

– Вы всерьез считаете, что я помог вам в этом деле? – недоверчиво спросил я.

– Конечно, – ответила баронесса Корф. – Разве я не говорила вам, что вы везучий человек? Вы всегда оказывались именно там, где нужно. Взять хотя бы того кондуктора – ведь вы сели именно на тот поезд, где он ехал, хотя ничего не рассчитывали заранее.

Я не стал напоминать ей, что без ее помощи мне бы ни за что не удалось разговорить сообщника Столетова, и просто спросил:

– А что вы думаете про то, другое дело? Я до сих пор не могу себе уяснить...

– Что именно?

– Взять хотя бы перо в руке Головинского... И потом, гибель Элен Веневитиновой – она как-то связана с убийством учителя верховой езды? Ведь как раз в ту ночь Фрида Келлер убила Стоянова. Может быть, Елена что-то заметила, за то и была убита?

– Пока я не могу сказать ничего определенного, – отозвалась Амалия. – Мое личное мнение, что тут обошлось без Фриды, но... – Она умолкла и покачала головой. – Я только надеюсь, что Стариков все-таки ни при чем. Потому что в таком случае получается, что Елена погибла и по моей вине тоже.

– Почему? – в удивлении спросил я.

– Потому что Старикова освободили по моей просьбе, – сухо ответила Амалия. – В тот первый раз, когда его обвинили в убийстве собаки... – Она не закончила фразу, прикусила губу и о чем-то задумалась.