Мне только того и нужно было. Я тотчас же реализовала свою идею.

— Это значит, — сказала я, — что в этой комнате слишком много зрителей. Мы смущаем и пугаем ее. Уведите Луциллу в ее спальню, Herr Гроссе, и впускайте нас, когда сочтете возможным, по одному.

Наш милый доктор тотчас же ухватился за мою идею и сделал ее своей.

— Вы феникс[12]между женщинами, мадам Пратолунго, — сказал он, отечески потрепав меня по плечу. — Что прекраснее, ваш совет или ваш майонез, я не берусь решить.

Он повернулся к Луцилле и осторожно поднял ее со стула.

— Пойдемте со мной в вашу комнату, моя бедная Финч. Там мы посмотрим, можно ли будет развязать вам глаза сегодня.

Луцилла сложила руки с мольбой.

— Вы обещали, — сказала она. — О, Herr Гроссе, вы обещали позволить мне взглянуть сегодня!

— А вы мне вот что скажите, — возразил немец. — Знал я, когда обещал, что найду вас сегодня дрожащей, как в лихорадке, и бледной, как моя рубашка, когда ее приносят из стирки?

— Я теперь совершенно спокойна, — просила Луцилла. — Ничего не мешает снять мне повязку.

— Вот как! Так вы знаете лучше меня? Кто из нас глазной доктор, вы или я? Не упрямьтесь. Дайте мне руку. Пойдемте в вашу комнату.

Он взял ее под руку и подвел до двери. Там Луцилла вдруг передумала. Она порывисто остановилась. Лицо ее горело, мужество возвратилось к ней. К моему ужасу, она отняла руку у доктора и отказалась идти в другую комнату.

— Нет, — сказала Луцилла. — Я опять совершенно спокойна. Я требую, чтобы вы исполнили свое обещание. Осмотрите мои глаза здесь. Я хочу, я решила увидеть Оскара в первый раз в этой комнате.

Я боялась, буквально боялась взглянуть на Оскара. Вместо этого я посмотрела на Нюджента. На лице его была дьявольская улыбка. Увидев это, я едва не лишилась рассудка.

— Вы хотите и решили, — повторил Гроссе. — Слушайте. — Он вынул часы. — Я даю вам подумать минуту. Если через минуту вы не пойдете со мной, вы увидите, что будет так, как я хочу и решил. Ну!

— Почему вы отказываетесь уйти в свою комнату? — спросила я.

— Потому, что я хочу, чтоб вы меня видели, — отвечала она. — Сколько вас здесь?

— Пять человек: мистер Финч и мистрис Финч, мистер Нюджент Дюбур, Оскар и я.

— Я желала бы, чтоб здесь было пятьсот человек, а не пять! — воскликнула она.

— Для чего?

— Для того, чтоб вы увидели, что я смогу отличить Оскара от всех остальных, лишь только мне снимут повязку.

Луцилла все еще не отказалась от своего рокового заблуждения, что образ Оскара, сложившийся в ее уме, вполне реален! Опять, при всем моем желании, я не решилась взглянуть на Оскара.

Herr Гроссе опустил часы в карман.

— Минута прошла, — сказал он. — Поймите, что я не могу осмотреть как следует ваши глаза при всем этом народе. Скажите, милая моя Финч, да или нет?

— Нет, — воскликнула она упрямо и, как ребенок, топнула ногой. — Я хочу, чтобы все увидели, что я узнаю Оскара, лишь только мне развяжут глаза.

Гроссе, застегнув сюртук, поправил на носу свои круглые очки и взял шляпу.

— Прощайте, — сказал он. — Мне здесь нечего делать ни с вами, ни с вашими глазами. Лечите себя сами как знаете, строптивая Финч. Я уезжаю в Лондон.

Он отворил дверь. Луцилла вынуждена была уступить.

— Вот животное-то! — сказала она с негодованием, взяв его под руку.

Гроссе разразился своим сардоническим смехом.

— Когда вы будете в состоянии видеть, душа моя, — отвечал он, — вы убедитесь, что я не такое животное, каким кажусь.

С этими словами он увел ее из комнаты.

Мы остались ждать в гостиной, пока доктор не решит, можно ли позволить Луцилле в этот день проверить свое зрение или нет.

Пока другие волновались, каждый по-своему, в тревожном ожидании, я была покойна духом, как младенец, спавший теперь на руках матери. Благодаря твердости, с которой Гроссе воспользовался моей идеей, я сделала невозможным для Нюджента, если даже будет снята в этот день повязка, поймать первый взгляд Луциллы. Жениху ее, конечно, можно позволить, ради такого исключительного случая, войти в спальню в сопровождении ее отца или меня. Но простое чувство приличия должно затворить двери перед Нюджентом. Пусть ждет, если хочет, в гостиной, пока она не выйдет туда. Теперь, когда инициатива была в моих руках, я решила, что Луцилла не увидит его, пока не узнает, кто из близнецов Нюджент и кто Оскар. Упоительная радость победы наполнила мою душу. Я сопротивлялась сильному искушению взглянуть, как Нюджент переносит свое поражение. Взгляни я на него, и он по моему лицу увидел бы, как я торжествую, перехитрив его. Я сидела на стуле, сложа руки на коленях, таким олицетворением невинности, простоты и благовоспитанности, что любо было посмотреть.

Минуты медленно тянулись одна за другой, и мы все ждали безмолвно. Даже у мистера Финча в этом единственном случае не повернулся язык сказать хоть слово. Он и его жена сидели в одной стороне комнаты, Оскар и я — в другой, а Нюджент стоял у окна, погруженный в свои думы, видимо, соображая, как отомстить мне.

Оскар первый прервал молчание. Оглядев комнату, он внезапно обратился ко мне:

— Мадам Пратолунго! — воскликнул Оскар. — Куда девалась Джикс?

Я совсем забыла о ребенке. Я в свою очередь оглядела комнату и убедилась, что Джикс действительно исчезла. Мистрис Финч, видя наше удивление, робко успокоила нас. Материнский глаз заметил, что Джикс выскользнула из комнаты вслед за Гроссе. Цель ребенка была очевидна. Пока была вероятность найти в карманах доктора какое-нибудь лакомство, наша Цыганка, увертливая и проворная, как котенок, не выпускала из виду своего друга. Зная ее, нельзя было сомневаться, что она прокралась в комнату Луциллы под прикрытием широких фалд сюртука Гроссе.

Лишь только мы объяснили таким образом исчезновение Джикс, как дверь спальни отворилась и послышался голос доктора, звавшего Зиллу. Минуту спустя нянька вошла в гостиную с поручением из соседней комнаты.

Мы все окружили ее одним и тем же вопросом: как решил Herr Гроссе? Она сообщила, что Herr Гроссе решил не снимать повязку в этот день.

— Очень огорчена Луцилла? — спросил Оскар с беспокойством.

— Не могу вам сказать, сударь. Она совсем не похожа на себя. Я до сих пор никогда не видела, чтобы мисс Луцилла выносила так спокойно неприятности, как теперь. Когда доктор позвал меня в спальню, она сказала только: «Подите, Зилла, скажите им». И больше ничего.

— Не говорила она, что хочет видеть меня? — спросила я.