И мне кажется, в этом отношении она была права. Мужчина будет говорить о любви между лилиями и розами, между тем как скромное украшение четырех стен гостиной делает его совершенно немым. Джон Имс некоторым образом сознавал это, он решился оставаться в саду, если только в состоянии будет устроить это.

– Говоря о себе, я не хотел бы уйти отсюда. Я лучше останусь здесь. Итак, Лили, вы выходите замуж?

Сказав эти слова, Джонни пропустил целую половину приготовленного объяснения и начал прямо с его середины.

– Да, – сказала она, – кажется, так.

– Я еще, кажется, не поздравлял вас.

– Я знаю очень хорошо, что вы меня поздравили в вашей душе. Я всегда была уверена, что вы пожелаете мне всего хорошего.

– Вы говорите правду. И если поздравление может поселить во мне надежду, что вы будете счастливы, то я поздравляю вас. Но, Лили…

И он остановился, красота, непорочность и женская грация отнимали у него способность говорить.

– Мне кажется, я понимаю все, что вы хотите сказать. Для меня ненужно обыкновенных слов, которыми можно сказать мне, что я должна считать вас одним из моих лучших друзей.

– Нет, Лили, вы не поняли всего, что я хотел бы сказать. Вы никогда не знали, как часто и как много я думал о вас, как искренно и горячо любил я вас.

– Джонни, теперь вы не должны говорить об этом.

– Не высказав вам этого, я не могу уехать отсюда. Когда я приехал сюда и когда мистрис Дель сказала мне, что вы выходите замуж за этого человека…

– Вы не должны отзываться о мистере Кросби в этом роде, – сказала Лили, обращаясь к нему с видом величайшего гнева.

– Я не имею намерения отзываться о мистере Кросби непочтительно. Позволив себе это, я стал бы презирать самого себя. Без всякого сомнения, вы его любите больше всякого другого.

– Я люблю его больше всего в целом мире.

– И я тоже люблю вас больше всего в целом мире. – Сказав это, он поднялся с своего места и встал перед Лили. – Я знаю, как беден я и до какой степени недостоин вас, хотя вы и выходите за него замуж, но я не думаю, чтобы мне нельзя было высказать того, что у меня лежит на душе. Разумеется, вы не могли принять предложения такого человека, как я. Но я любил вас с того времени, как мы помним себя, и теперь, когда вам предстоит быть его женой, я не могу не сказать вам, что это истина. Вы отправитесь в Лондон и будете там жить, но видеться там с вами для меня невозможно. Я не могу прийти в дом этого человека.

– О, Джон!

– Нет, никогда, никогда с той минуты, как вы делаетесь его женой. Я любил вас, право, не меньше его. Когда мистрис Дель сказала мне о вашей помолвке, я чувствовал себя совершенно убитым. Я ушел, не повидавшись с вами, потому что не мог с вами говорить. Я сделал глупца из себя, да и был глупцом во все это время. Я глуп и теперь, высказывая вам свои чувства, но это делается против моей воли.

– Вы все это забудете, встретив девушку, которую полюбите всей душой.

– Я ли не любил вас всей душой? Но ничего. То, что я хотел вам высказать, я высказал. Теперь я уйду. Если нам случится когда-нибудь в одно и то же время быть здесь, в провинции, может быть, я еще увижусь с вами, но в Лондоне никогда. Прощайте, Лили.

И Джонни подал Лили свою руку.

– Вы не хотите даже подождать мама? – сказала Лили.

– Нет. Передайте ей и Белл мою любовь, они понимают все, они догадаются, почему я ушел. Если вам встретится надобность в человеке сделать что-нибудь, помните, что я всегда сделаю, что бы то ни было.

В то время как он переходил полянку, ему пришло на ум, что самая лучшая услуга, какую он желал бы сделать для нее, это подвергнуть Кросби телесному наказанию. О, если только Кросби будет дурно обходиться с ней, если будет оскорблять ее и если бы только пригласили Джонни отомстить за эти оскорбления! Возвращаясь в Гествик, Джонни все строил воздушный замок, за который Лили Дель ни под каким бы видом не поблагодарила его.

Оставшись одна, Лили залилась слезами. Она не подала своему покинутому обожателю ни малейшей надежды и держала себя во время свидания так, что даже Кросби едва ли бы остался недоволен, но теперь, когда Имс удалился, сердце изменило ей. Она чувствовала, что любила его, не так горячо, как Кросби, но все же любила его нежно и искренно. Если бы Кросби знал ее мысли в эту минуту, я сомневаюсь, чтобы они ему понравились. Она залилась слезами и удалилась в глухую часть сада, где не могли бы ее увидеть ни мать, ни Белл при их возвращении.

Джонни Имс шел весьма тихо, размахивая тростью по воздуху и ударяя концом ее по слою пыли, все его мысли были заняты недавней сценой. Он сердился на себя, думая, что дурно разыграл свою роль, обвинял себя в том, что грубо обошелся с Лили и был самолюбив в выражении своей любви, он сердился также на признание Лили, что она любила Кросби более всего на свете. Он знал, что она иначе и не должна любить его, что это, во всяком случае, было в обыкновенном порядке вещей. Все же он думал, что при нем ей бы не следовало так выражаться. «Она может теперь презирать меня, – говорил он про себя, – но будет время, она станет презирать Кросби». Джонни был вполне уверен, что Кросби был злой, дурной, самолюбивый человек. Он чувствовал, что Лили за ним будет несчастлива. Он несколько сомневался еще, женится ли Кросби, и из этого сомнения старался извлечь для себя частицу утешения. Если Кросби покинет ее и если Джонни представится привилегия избить этого человека до смерти своими собственными кулаками, тогда мир не будет казаться ему постылым. Во всем этом он, конечно, был очень жесток относительно Лили, но разве Лили не жестоко поступила в отношении к нему?

Он все еще размышлял об этих предметах, когда подошел к первому из гествикских пастбищ. Граница земли графа определялась очень ясно, от нее начиналась тенистая аллея тополей, тянувшаяся вдоль дороги, и свободное широкое зеленое поле, за которое признательны были и те, кто гулял на нем пешком, и кто катался верхом. Имс вышел на это поле и, углубленный в свои мысли, незаметно переменил тропинку, как вдруг он услышал на соседнем поле человеческий крик и мычанье быка. Джонни знал, что на этом поле паслось стадо скота графа Дегеста и что в этом стаде находился один особенный бык, которого граф ценил весьма высоко и считал своим фаворитом. Соседи говорили, что бык этот был если не бешеный, то по крайней мере злой, но лорд Дегест с своей стороны утверждал и даже хвастался, что бык его вовсе не имел дурных качеств. «Его дразнят ребятишки, а взрослые еще хуже ребятишек, – говорил граф. – Он никого не тронет, когда его не трогают». Руководимый этим правилом, граф привык смотреть на быка как на огромную рогатую, невинную овцу в своем стаде.

Джон Имс остановился, ему показалось, что он узнал голос графа и что в этом голосе выражалось отчаяние. Вслед за тем раздался в весьма близком от него расстоянии рев быка, при этом Джонни подбежал к воротам и, нисколько не думая о том, что делает, перелез через них и выступил на несколько шагов к середине поля.