– Вы хотите идти за шляпой! – сказал он. – Да надо быть совершенным безумцем, чтобы думать об этом. Если вы боитесь простудиться, возьмите мою шляпу.

– Я вовсе не боюсь простуды, – сказал Джонни. – Но, скажите, милорд, часто он бывает в таком состоянии? – спросил Джонни, кивнув головой на удалявшегося быка.

– Самое тихое животное, настоящая овца, точь-в-точь, как овца. Может статься, он увидел у меня красный носовой платок. – И лорд Дегест показал этот платок своему избавителю. – Где бы я был теперь, если бы вы не подошли!

– Разумеется, там, где вы теперь находитесь, за воротами, милорд.

– Да, только за эти ворота меня бы вынесли четыре человека – ногами вперед. Мне страшно хочется пить. У вас нет с собой фляжки?

– Нет, милорд, не имею.

– В таком случае мы отправимся прямо домой и выпьем по рюмке вина.

На этот раз милорд непременно хотел, чтобы предложение его было принято.

Граф и Джон Имс, отделавшись от быка, вместе отправились к господскому дому.

– Вы можете написать записку к вашей матери, и я пошлю ее с мальчиком.

Это был ответ милорда, когда Имс, под предлогом, что его будут ждать дома, отклонялся от приглашения к обеду в господском доме.

– Мое платье в таком беспорядке, милорд, – говорил Джонни. – Я изорвал в изгороди мои панталоны.

– Но ведь у меня, кроме нас двоих и доктора Крофтса, никого не будет. Доктор наверное не взыщет, когда расскажем ему всю историю, а что касается до меня, то мне все равно, если бы вы были в одной сорочке. Вам веселее будет возвращаться в Гествик, пойдемте, пойдемте.

Имс не имел больше предлогов, и потому повиновался приказанию. Теперь он не был так бесцеремонен с графом, как в минуты сражения. Мысль, что графская челядь увидит его в разорванном платье и с непокрытой головой, конфузила его, и ему хотелось лучше отправиться домой, кроме того, он хотел снова обратиться к размышлениям о сцене, происходившей в оллингтонском саду. Как бы то ни было, он считал себя обязанным повиноваться графу и потому пошел вместе с ним через парк.

По дороге граф говорил весьма немного, он был утомлен и задумчив. В немногих словах, высказанных им, обнаруживалась досада на неблагодарность к нему любимого быка.

– Я никогда не дразнил, никогда не обижал его.

– Я полагаю, это самые опасные животные, – сказал Имс.

– Нисколько, когда с ними обходятся как следует. Всему виной, я думаю, красный носовой платок. Мне помнится, что перед ним я вытирал свой нос.

Своему избавителю он ни разу не выразил благодарности.

– Где был бы я теперь и что было бы со мной, если бы вы не пришли ко мне на помощь! – воскликнул он после избавления и больше этого не считал за нужное ничего сказать Имсу.

Впрочем он старался быть любезным, и когда пришел домой, его спутник почти радовался, что его принудили обедать в господском доме.

– Теперь мы чего-нибудь напьемся, – сказал граф. – Мне кажется, я в жизнь свою не испытывал такой жажды.

Показавшиеся два лакея обнаружили изумление при виде Джонни.

– Молодой джентльмен, кажется, ранен, милорд? – спросил дворецкий, глядя на окровавленное лицо нашего молодого друга.

– Его панталоны ранены еще хуже, – сказал граф. – Я бы дал надеть ему свои, да они для него будут слишком коротки и слишком широки, не правда ли? Мне жаль, что вы находитесь в таком неприятном положении, но не думайте об этом.

– Я вовсе и не думаю.

– Я уверен. Виккерс, мистер Имс обедает со мной.

– Слушаю, милорд.

– Он потерял шляпу на средине моего выгона. Пусть человека три или четыре сходят за ней.

– Три или четыре человека, милорд!

– Да, три или четыре человека. С быком моим делается что-то не совсем хорошее. Да позови какого-нибудь мальчика, пусть он возьмет лошадь и свезет записку в Гествик к мистрис Имс. Ах, как хорошо, теперь мне гораздо легче, – сказал граф, поставив на стол стакан, из которого утолял жажду. – Пишите теперь записку, а потом отправимся посмотреть фазанов, до обеда.

Виккерс и лакей догадывались, что что-нибудь случилось необыкновенное, потому что граф особенно хлопотал на счет обеда. Он был очень взыскателен и любил, чтобы гости являлись к его обеду одетые согласно требованиям современной моды, он сам никогда не садился за стол, даже без гостей, не заменив свой утренний, далеко не блестящий наряд парой черного платья, с белым галстуком, оставлял свои старые охотничьи серебряные часы, которые носил в течение дня на засаленной ленточке, накинутой на шею, и надевал небольшие золотые часы с цепочкой и печатями, которые целый вечер болтались над его жилетом. Однажды как-то доктор Груфен был приглашен к нему на обед. «На котлету холостяка, – говорил граф, – кроме меня, не будет ни души». Груфен явился к обеду в цветных панталонах, и после того ни разу не был приглашен к обеду в гествикский господский дом. Все это Виккерс знал очень хорошо, а теперь милорд привел обедать молодого Имса в лохмотьях, которые висели на нем более чем полунеприлично, как выразился Виккерс в кругу своей собратии в лакейской. Поэтому все догадывались, что, должно быть, случилось что-нибудь необыкновенное.

– Я знаю, – говорил Виккерс, – тут было что-то с быком, но бык так не мог перервать ему платье.

Имс написал к матери записку, в которой говорил, что имел приключение с лордом Дегестом и что его сиятельство принудил его отобедать с ним: «Я в клочки изорвал панталоны, – прибавил он в постскриптуме, – и потерял свою шляпу, все прочее обстоит благополучно».

Он вовсе не знал, что лорд Дегест отправил к мистрис Имс коротенькую записку от себя.

После этого лорд Дегест и Джонни Имс отправились смотреть фазанов.

– Знаете ли, что, – сказал граф, – я бы вам советовал заняться охотой. Это удовольствие принадлежит джентльмену, который в состоянии держать дичь в своем поместье.

– Но, милорд, вы знаете, что я постоянно живу в Лондоне.

– Нет, неправда. В настоящую минуту вы не в Лондоне. Вы всегда имеете каникулы. Если вы вздумаете поохотиться, помните, что в моем поместье вы можете распоряжаться как в своем собственном. Это несравненно лучше, чем спать под деревьями. Ха-ха-ха! До сих пор не могу понять, что принудило вас расположиться там. В тот день вы, кажется, не имели дела с быком?