Эмилия снова посмотрела на меня с совершенно загадочным выражением на лице.

– Брат Уолтер – один из самых старших обитателей монастыря; конечно же, он близок с обенпатре Фишером. Я удивлена, что ты до сих пор не поняла, какие у него обязанности.

За этим снова последовала неловкая пауза, часто возникавшая в наших с ней разговорах. Однако на этот раз я решила докопаться до корня проблемы.

– Эмилия, я тебя чем-то обидела?

Ей это не понравилось. Я сразу же увидела, что от моего вопроса Эмилии стало стыдно. Ее щеки запылали.

– Ты ничем меня не обидела. Я не держу на тебя зла, – напряженно ответила она.

– Эмилия, да прекрати же ты на минуту рвать эти треклятые сорняки и посмотри на меня, – ласково, но с твердостью в голосе сказала я, как мать, пытающаяся выведать что-то у надувшегося ребенка.

Эмилия посмотрела на меня.

– Я хочу, чтобы мы стали друзьями, – сказала я.

– Тебе не нужна такая подруга, – ответила она. Она говорила тихо.

Я наклонилась поближе.

– Нужна, – сказала я. – Очень нужна. Я хочу понять, почему ты так сторонишься меня. Ведь нем… наша вера этого не требует, – сказала я, спохватившись. – Нам разрешается заводить друзей. Я видела, как другие занимаются и кое-чем посерьезнее, – прибавила я, пошевелив бровями. Я надеялась, что Эмилия улыбнется, но, к моему ужасу, она разрыдалась.

– Забодай тебя Нема, – сказала я, оглядываясь, чтобы убедиться, что рядом никого нет. К счастью, мы были одни; утро выдалось солнечным, хотя и немного прохладным, и до нас доносился лишь далекий шум Долины. – Теперь-то что?

Она ничего не сказала, а стала лишь яростно утирать глаза. Я потянулась к ней, чтобы положить руку ей на плечо, но она внезапно резко отпрянула.

– Прости! – сказала я, отдергивая руку. Мне оставалось лишь дать ей выплакаться. Я словно смотрела на то, как постепенно выгорает небольшой огонек. Уйти она не могла. Работа была обязательной, и, если бы кто-нибудь увидел, как хоть одна из нас покидает сад, нас бы наказали.

Вскоре она успокоилась. А затем, к моему изумлению, продолжила пропалывать сорняки, словно ничего и не произошло.

– Да ты шутишь, – сказала я, пораженно глядя на нее. – Ты правда не расскажешь мне, почему ты сейчас плакала?

– Будет лучше, если ты не узнаешь, – бесцветным голосом сказала она.

– Эмилия, – негромко сказала я. – Что происходит? Что с тобой случилось? Неужели кто-то…

– Пламя Савара, да замолчишь ты уже?! – рявкнула она.

Настал мой черед отпрянуть. Какое-то время я смотрела на нее, но она столь решительно игнорировала меня, что у меня не осталось выбора, и я вернулась к моему клочку земли. Мы закончили работу молча, и, когда колокольный звон позвал нас на обед, она вскочила на ноги и убежала в сторону столовой, прежде чем я успела спросить у нее что-либо еще.

XIX

Все глубже в кроличью нору

«Сованцы веками пытались разгадать секреты существ, обитающих в священных измерениях; однако в них, как и в темных водах морей, мы можем разглядеть лишь тех, что живут у самой поверхности. Кто знает, какие левиафаны обитают в глубинах загробного мира?»

Предсказатель Гавро Журич

Жизнь в монастыре продолжалась. Эмилия всячески избегала меня. Будь у меня достаточно времени, я, конечно же, смогла бы ее расколоть, но времени у меня не осталось совсем. Тянуть дальше было нельзя. Я не сомневалась, что за Вонвальтом и Брессинджером следят; стоило бы Вонвальту свернуть с дороги и направиться обратно в Долину, песочные часы перевернулись бы.

Дело не делалось само собой, пока я драила полы, пела псалмы и пила церковное вино. У меня не было недель и месяцев, необходимых, чтобы постепенно завоевать доверие Эмилии и вытянуть из нее правду. Так что мне пришлось приступить к более решительным действиям.

Несколько дней я потратила на то, чтобы все продумать, хотя на самом деле я лишь оттягивала неизбежное. Я знала, что нужно сделать: покопаться в документах. Вонвальт давным-давно объяснил мне, что современные бумаги стали золотым стандартом доказательств. Люди скрывали правду и лгали, особенно когда на кону стояли их жизни. Даже добропорядочный свидетель мог неверно помнить, что произошло. А времени у меня не было, и полагаться на людей я не могла, так что мне нужно было найти документы, вроде учетных книг из городского казначейства. Сложность заключалась в том, что необходимые бумаги – личные письма обенпатре Фишера – хранились в его личных покоях.

А это означало, что мне предстояло в них проникнуть.

День Глупца выпадал на четырнадцатое число Эббы. Поскольку Глупец был святым покровителем джадранцев, столь важный день требовал проведения множества обрядов и соблюдения традиций. Фишер, будучи обенпатре, должен был весь вечер проводить бдение в главном храме монастыря. Присутствовать должны были все, а поскольку мое время почти истекло, я понимала, что лучшей возможности мне не представится. Но, несмотря на это, меня все равно переполняли дурные предчувствия. В обычных обстоятельствах пробраться в личные покои Фишера и прочесть его переписку означало бы заслужить суровое наказание; однако, если Фишер действительно был участником заговора и меня бы поймали, даже моя высокая имперская должность меня бы не спасла.

Ночью накануне Дня Глупца я сидела за столом в своих покоях и пролистывала Учение Немы, пытаясь унять волнение. Переворачивая страницы писания, украшенного роскошными изображениями, я обратила внимание на то, что оно было составлено с пресловутой сованской практичностью. Первая половина книги была посвящена всем имперским богам, полубогам и святым и рассказывала, кому из них нужно молиться и зачем. В этой части Учение чем-то напоминало сборник инструкций. Вторая же половина была явно нацелена на тех, кого практическая сторона религии интересовала меньше, и состояла из различных притч и историй.

Я знала, что большую часть текстов написал святой Креус, который, согласно сованской мифологии, был земным посредником между богами и человечеством. Со временем были добавлены и другие части, включая Книгу Лорна, которая безуспешно пыталась заменить драэдические верования язычников, распространенные в северном Хаунерсхайме, Толсбурге и Йегланде. Впрочем, все, кто жил на расстоянии лучного выстрела и дальше от Совы, не обращали никакого внимания на эти новые книги. Даже Вонвальт, не будучи религиозным человеком, называл их «болотным элем для души».

В начале книги и на вершине пирамиды стояла Нема, Богиня-Мать, на большинстве икон изображавшаяся в облике белой лани. Ее божественным мужем был Савар, Бог-Отец. Вдвоем они породили десятерых полубогов, которых вместе называли