– Она не в своей келье.

Я прикусила руку, чтобы не вскрикнуть. Я ощущала себя лисицей, попавшей в капкан. Меня захлестнул животный страх, первобытный и неукротимый. В голову полезли безумные мысли: возможно, я могла проскочить мимо них, выбежать из покоев, промчаться по лабиринту коридоров, выскочить из главного входа, пробежать мимо привратника… Но что потом? Мысли о побеге были вытеснены более темными образами, просочившимися в мое сознание, как горное масло в песок. Я представила, как меня убивают на холодной, опасной дороге к городу, пронзают мечом и оставляют замертво на обочине или хуже – разбивают мне голову, как леди Бауэр, и швыряют, задыхающуюся и оглушенную, в ледяную Гейл.

– Разве она не больна? – спросил Фишер. – Мне так сказали.

– Якобы больна.

– Тогда, возможно, ее замутило, и она вышла.

– Ее нет нигде в женских уборных.

– Что я тебе об этом говорил? – резко сказал Фишер. – Мы уже обсуждали подобные выходки.

– На этот раз все по-другому. – Уолтер говорил почти раздраженно, но давление церковной иерархии заставляло монаха держать свой гнев в узде. – Я ее подозреваю.

– В чем?

– В том, что она попросила убежище под ложным предлогом.

Фишер наигранно вздохнул.

– Мы это уже проходили.

– Я же вам говорю, на этот раз все по-другому. Сестра Кляйн была лгуньей. Вы же знаете, эти венландцы врут как дышат. Она…

Я представила, как Фишер поднимает ладонь, заставляя его замолчать.

– Моя снисходительность едва выдерживает тяжести твоего греха, брат, – сказал обенпатре.

– Я делаю лишь то, что, по моему мнению, идет на благо монастыря, – проворчал Уолтер. – На благо Ордена. Вам не кажется странным, что она пришла сюда? Секретарь Правосудия – и в монастырь? Она наверняка что-то вынюхивает.

– И что же она может здесь найти? – спросил Фишер.

Снова тишина. Я воображала, что брат Уолтер неловко мнется под взглядом своего владыки. Что же он скрывал? Эти двое беседовали вовсе не как заговорщики; и, если подумать, разве я нашла в тех письмах что-нибудь по-настоящему обличительное? Хоть что-то, что нельзя было оправдать? Разве не мог Фишер передавать храмовникам деньги, которые считал полученными законно? Разве не могло оказаться так, что подельником Вогта и Бауэра был брат Уолтер? Мне казалось, что я подошла вплотную к разгадке секретов монастыря, но не могла поделать с этим ровным счетом ничего.

– Выгоните ее, – настойчиво сказал брат Уолтер, пропуская вопрос своего владыки мимо ушей. – Вам даже не нужно называть причину. Так будет лучше для Ордена.

Я услышала, как Фишер поднялся из-за стола.

– Я решаю, что лучше для Ордена, – сказал он. – А теперь уходи, брат, и оставь девчонку в покое. Ты больше не станешь следить за ней.

Снова повисла тишина, во время которой я представляла себе, как Уолтер со злобой сверлит Фишера взглядом. Затем из приемной донеслись его шаркающие удаляющиеся шаги, и вскоре я услышала, как закрылась дверь.

Фишер тяжело вздохнул, после чего послышался шорох, будто кто-то трет двумя руками небритое лицо. Затем обенпатре громко и отчетливо произнес:

– Можешь выходить. Он ушел.

XX

Дары Культаара

«Немногие будут рады тому, что вы умнее их. Всякий предпочтет бред безумного соседа словам самого ученого человека в Сове».

Сэр Уильям Честный

С моих губ помимо воли сорвался тихий стон. Беспомощный, несчастный всхлип обреченной девушки. Пробирался ли ты, читатель, когда-нибудь туда, где тебе быть не дозволено? Случалось ли так, что твоя жизнь стояла на кону – или ты хотя бы думал, что это так? Если нет, тогда я не могу передать тебе, какой страх охватывает человека, оказавшегося в подобной ситуации. По моему опыту, страх этот хуже того, который испытываешь на поле боя, сражаясь насмерть. Битвы ужасны сами по себе, но этот ужас материален, и если ты вооружен, то твоя судьба хотя бы отчасти находится в твоих руках. Здесь же я была бессильна. Даже в самом лучшем случае, если бы оказалось, что Уолтер – настоящий организатор преступной схемы, а Фишер покровительствовал саварским храмовникам из благих, хотя и ошибочных, побуждений, обенпатре все равно вряд ли бы понравилось, что я влезла в его личные покои и рылась в его письмах.

– Ну же; мне что, весь вечер ждать? – нетерпеливо сказал Фишер. – Выходи, он ушел.

Потными, трясущимися руками я стала подтягиваться, чтобы вылезти из-под кровати. Я чувствовала себя так, словно шла на виселицу – хотя, если ситуация действительно была настолько плоха, как мне казалось, то повешение было бы не самым дурным исходом.

Я уже наполовину выползла из-под кровати, когда воздух прорезал второй голос:

– Ваше превосходительство, простите мою нерешительность. Я не слышала, как закрылась дверь.

Едва смея дышать и стиснув зубы с такой силой, что они чуть не растрескались, я быстро и осторожно заползла обратно под кровать. Я представила себе, как Дети стоят вокруг стола, бросают кости и двигают фишки, и лишь по счастливой космической случайности они дали мне передышку. Возможно, сработала моя молитва Культаару. Как бы там ни было, еще больших потрясений я бы не вынесла. Мне казалось, будто мое сердце вот-вот остановится.

– Идем в спальню, – сказал Фишер. – Одной Неме известно, как я устал.

– Кто к вам приходил? – спросила таинственная женщина. Я не узнала ее по голосу, но, похоже, это была одна из старших монахинь. – Я не расслышала, когда пряталась.

– Брат Уолтер, – устало сказал Фишер. Он приблизился к спальне, и его голос зазвучал громче. – Он уже много лет сидит занозой в моем боку. Проводит в монастыре какие-то тайные дела, суть которых я еще не до конца выяснил. А еще вынюхивает причины заподозрить других, как боров вынюхивает трюфели. Я уверен, что он наполовину безумен.

– Уолтер мне никогда не нравился. Как и большинству женщин. Он похотливый тип.

Теперь они оба вошли в комнату. Мои глаза были плотно закрыты. Я слышала, как кто-то из них сел на кровать.

– Довольно об этом. Не порти мне настроение.

– Ах, ваше настроение, – игриво сказала женщина. – Да вы и сами сегодня довольно похотливы.

Я слишком поздно сообразила, что сейчас произойдет. Я зажала уши ладонями, но это не помогло. Звуки поцелуев, стоны, шелест падающей одежды проникли в них, как нить в игольное ушко. Вскоре кровать задрожала и раздались хлопки плоти, ударяющейся о плоть, которые нельзя было спутать ни с чем. У Фишера было множество недостатков, но, к моему сожалению, недостатка выносливости среди них не было. Мне отчасти хотелось, чтобы меня поймали; самым отвратительным моим воспоминанием