– Что такое? – спрашивает Джесмин, поворачиваясь к ним.

– Ничего. Просто…Мэдди и Лана могут быть невыносимы.

Джорджия обнимает меня и Джесмин.

– Вы так же сходите с ума от восторга перед шоу, как и я?

– Даже сильнее, – говорит Джесмин.

Я избегаю зрительного контакта с Мэдди и Ланой.

– И тебе привет, Карвер, – громко говорит Лана.

– Привет.

– Привет, Карвер, – повторяет Мэдди так же громко, как и Лана.

– Привет.

– Ты собираешься представить нас своей подруге? – спрашивает Лана.

– Это Джесмин. Джесмин, это Лана и Мэдди, подруги моей сестры.

– И..? – спрашивает Мэдди.

– Ага, Карвер, и? Мы тебе не друзья? – спрашивает Лана, сверля меня взглядом.

Я подавляю желание закатить глаза, ибо так будет только хуже.

– И… мои друзья.

– О-о-о-о, – тянут они в унисон.

Они тепло представляются Джесмин, которая взглядом спрашивает: «Что с тобой не так?».

Джорджия смотрит на телефон.

– Ладно, мы пойдем занимать места. Вы, ребята, где?

– На балконе, – отвечает Джесмин.

– Круто, – говорит Джорджия. – Может, увидимся после шоу.

– Пока, Карвер, – говорит Мэдди все так же громко. Она ловит взгляд Джесмин и качает головой.

Я машу рукой. Мы идем на балкон.

– Эти двое вроде славные.

– Вроде. В ту же секунду, как моя сестра привела их домой из колледжа, они завели хобби издеваться надо мной. Думают, что это очень смешно.

Джесмин вытягивает губы и берет меня за подбородок.

– Ой, бедняфка.

Я улыбаюсь и отвожу подбородок.

– Только ты не начинай.

Мы находим свои места на балконе.

– Ты послушал микс Диэрли, который я тебе сделала? – спрашивает Джесмин.

– Конечно.

– И?

– Обалденно.

– Я слышала, что вживую он куда лучше.

Я ее такой никогда не видел. Она сияет. Я чувствую ее жар на своем лице. Она вытягивает шею, пытаясь увидеть устройство сцены.

– Извини. – Джесмин говорит вполголоса и все еще рассматривает сцену. – Оборудование для клавишных сводит меня с ума.

– Все в порядке. – Я отвечаю вполне искренне, ведь из-за ее позы у меня отличный вид на географию между ее ухом и челюстью. Внезапно мне так сильно хочется ее поцеловать, что начинает кружиться голова.

Но затем на моем плече появляется Пирс – мультяшный демон – и шепчет: «Ты этого не достоин. Это не твой момент. Она не твоя и никогда не будет твоей. И ты никогда не будешь ее. Ты заимствуешь это на пару часов. Вы оба принадлежите моему мертвому сыну».

Она смотрит, собираясь что-то сказать, и выражение ее лица сразу же меняется.

– Что?

– Ничего.

– Что с тобой? Ты выглядишь как-то по-карверски.

– Ну… просто думаю… об идее для рассказа. О музыканте.

Глаза Джесмин танцуют.

– Я хочу его почитать, когда ты закончишь.

– Само собой.

Она начинает говорить что-то еще, но свет гаснет, начинается разогрев.

Во время выступления музыкантов она поворачивается ко мне и что-то говорит. Я читаю по губам, но делаю вид, будто не понял, хочу, чтобы она поднесла руку к моему уху и прильнула к нему губами.

– Эти ребята супер! – кричит она.

Я мог бы ответить кивком, но решаю поднести руку к ее уху и прильнуть к нему губами, чтобы сказать:

– Полностью согласен. Они отжигают.

Они играют еще где-то минут сорок пять и покидают сцену. Мы с Джесмин просто болтаем, пока техники меняют оборудование.

Пока мы разговариваем, меня охватывает знакомое и одновременно новое желание признаться. Я хочу рассказать ей о своих чувствах. Но в ту же секунду, как эта жажда расцветает, я вижу лицо Пирса. Вижу лицо Адейр. Вижу лицо судьи Эдвардса. Я вижу лица детективов и помощника окружного прокурора, которые меня допрашивали. Вижу офицеров, копающихся в моей комнате. Я вижу лицо Эли. Вот те на, приятель, используешь мой билет, чтобы пойти на концерт с моей подругой, после того как твое сообщение убило меня. Почему бы тебе не рассказать ей, что ты в нее втюрился? Может, вы сможете быть вместе. Все-таки мой отец не говорил, что ты не можешь. Он всего лишь сказал, что не хочет этого видеть.

Джесмин смотрит на меня.

– Тебе весело?

Я не осознавал, что впился в нее взглядом, мой разум витал где-то очень далеко.

– О… да. Определенно.

– Мы еще заставим тебя полюбить музыку.

– Да ладно. Я постоянно слушаю, как ты упражняешься, и я обожаю музыку, которую ты мне играла.

– В смысле – подсадим на музыкантов, которые не я.

– Ну хорошо, только тогда и тебя подсадим на другие книги.

– Договорились.

Затем свет опять погас. Джесмин чуть подпрыгивает вверх-вниз и издает тихий звук ип. Она хватается за мое запястье, ее пальцы теплые и гладкие, как впитавший свет солнца плавник, кольца холодят мою кожу.

Я чувствую почти физическую боль, когда она отпускает мою руку и присоединяется к бурным аплодисментам для Диэрли.

Он вышагивает на сцену, высокий, лощеный и худой, в черных джинсах, черных ботинках, сетчатой ковбойской рубашке и черной джинсовой куртке. Члены его группы, крутые и резкие, как бритвы, следуют прямо за ним и занимают свои места на сцене, освещенной узкими лучами белого света, из-за чего кажется, будто они играют на звездном небе. Диэрли направляется к центру сцены, вешает гитару на плечо и подходит к микрофону, его темные растрепанные волосы обрамляют небритое лицо.

Группа стартует, словно цунами. Диэрли начинает петь. Джесмин дрожит рядом со мной. Она ошеломлена, и я понимаю почему. Даже у меня эта музыка вызывает внутреннее волнение.

Спустя пару минут после начала второй песни Джесмин кладет руку мне на плечо и притягивает к себе.

– Это шоу изменило бы Эли.

Не то чтобы я ожидал чего-то такого, но это мне сейчас хотелось от нее услышать меньше всего.

Диэрли заканчивает третью песню, берет полотенце, вытирает лицо и делает глоток воды.

– Эй, Нэшвилл, хорошо быть дома!

У всех сносит крышу. Он вглядывается в толпу.

– Спасибо всем за то, что пришли сегодня. Я вижу тут друзей. Я вижу людей, которые для меня как семья. Это такая честь – стоять на этой сцене.