Естественно, я готов наложить в штаны. Хорошо хоть туалет рядом. Я медленно выключаю воду.

– Эм… Хорошо.

Пирс продолжает смотреть на меня в зеркале. Он вытирает лицо.

– Мне нужно быть с тобой откровенным, как я понимаю, сегодня мы не вешаем лапшу на уши.

– Понятно.

– Я не совсем примирился с тем, какую роль ты сыграл в смерти Эли.

Эй, нас таких двое. И по поводу смерти для меня сейчас это неплохой вариант. Но я взываю к доктору Мендесу и слушаю, стремясь к его невозмутимости.

Пирс продолжает.

– Я ни в коем случае не разделяю позиции Адейр. Видеть, как ты страдаешь от правовых последствий обвинения, мне покоя не принесет. И все же, Карвер. Ты должен был написать Марсу именно в тот момент? Я изучаю исторические причины и следствия целыми днями. Думаешь, для меня легко пережить смерть сына?

Кровь стучит у меня в ушах, и я испытываю такое чувство, словно что-то тяжелое вот-вот обрушится на меня. И все же никаких позывов к откровениям, как было с Наной Бетси или с доктором Мендесом. Наоборот, я хочу рассказать ему о Билли Скраггсе. О Хиро Такасагаве. Нелепо. Я хочу себя защищать.

Я открываю рот, чтобы попытаться заговорить.

Пирс пристально и грустно смотрит на меня в зеркале.

– Ну?

– Я… Я не… Простите меня. Простите.

– М-да.

Я начинаю двигаться по направлению к двери.

Он поворачивается и смотрит мне в лицо, придвинувшись так близко, что я чувствую его металлическое дыхание, как будто он облизывал монеты. Его грусть расплавилась в бледно-синем пламени.

– И еще кое-что. Довольно очевидно, что вы с Джесмин сблизились – куда больше, чем было бы возможно, если бы моего сына не убили. И я не имею права говорить кому-либо из вас, как поступать. Но я очень не хотел бы когда-нибудь увидеть или услышать о том, что ты сошелся с подругой моего мертвого сына. Потому что, как минимум, ты не должен извлекать какой-либо пользы из его смерти.

Голос Пирса напряжен от какого-то чувства, которое я не могу определить словом. Может, у этого чувства и нет названия.

Он не ждет ответа, а разворачивается и уходит.

И что-то тяжелое обрушивается со шкафа. Ощущение, что я заживо погребен под толщей речного льда, охватывает меня, как гигантская стальная пневматическая клешня. Я качаюсь на ослабевших ногах и хватаюсь для опоры за раковину.

Воздуха.

Воздуха.

Воздуха.

Дыши.

Дыши.

Дыши.

Ноги подкашиваются. Кости и мускулы превращаются в желе. Я опускаюсь на грязный (очень надеюсь, что это только грязь) пол, опираясь на кабинку. И буквально молюсь, чтобы никто не вошел и не увидел меня в таком состоянии.

Несколько минут спустя я слышу, как кто-то осторожно чуть приоткрывает дверь.

– Карвер? – Это Джесмин.

– Да? – слабо отзываюсь я.

– Как… ты там? Все в порядке?

– Эм… – Да все отлично. Наслаждаюсь обстановкой. Тут прекрасный букет ароматов. Земной, мшистый, с тонкими нотками писсуара и сосны. Я слышу, как Мелисса говорит что-то Джесмин.

– Почему-то, – говорит Джесмин умышленно громким голосом, – эти туалеты напомнили мне первый день школы.

Сейчас я не особенно быстро соображаю, но все же понимаю, о чем она говорит. Мне тоже.

Слышу, как Мелисса что-то говорит Пирсу. Возможно: «Он был в порядке, пока вы вдвоем туда не зашли. Зайди внутрь и посмотри, что случилось». А Пирс, наверное, отвечает: «Ой, да ладно, Мелисса. Ничего с ним не случится. Размышляет в одиночестве… о чем-то».

Я пытаюсь встать, но снова оседаю.

– Ты там один? – спрашивает Джесмин.

– Ага.

– Ты… в пристойном виде?

– Ага.

Дверь открывается, и в туалет входит Джесмин. Ее взгляд полон сочувствия, она быстро подбегает ко мне.

Мне даже удается изобразить смешок.

– Пытаюсь побить рекорд первого дня в школе.

– Ну, – говорит она вполголоса. – ты променял разбитую голову на грязный пол в туалете городского парка.

Я рад, что она не велит мне дышать. Мой растущий опыт панических атак говорит мне, что это редко бывает полезным советом, так как перспектива не дышать меня не радует.

Она помогает мне встать на ноги и держит за локоть, пока я опираюсь на раковину, опустив голову. У меня получается сделать пару глубоких вдохов. Внезапно появляется образ Хиро, парящего над землей в своей крылатой машине. Странно, но это успокаивает. Сердцебиение замедляется, а черные пятна перед глазами исчезают.

– Ух… Это было жестко.

– На дне прощания с Блейком с тобой тоже такое случилось?

– Нет.

– Что он тебе тут сказал? Или ты не хочешь рассказывать?

– Мне не хочется об этом говорить.

– Попробуешь выйти отсюда?

– Давай через пару минут?

Она кивает.

– Расскажешь что-нибудь смешное? – спрашиваю я.

– Я сказала маме, что ароматическая свеча, которую она недавно купила, пахнет как красивый дедушка. Мне это показалось смешным.

Я улыбаюсь.

– Так и есть.

Через пару минут я уже в состоянии идти без помощи. Влажный свежий воздух пахнет, как начало всей жизни, после такого количества времени, проведенного в туалете. Мы молча идем к машине. Пирс на меня не смотрит, и не то чтобы я этого очень хотел. Мелисса, видимо, догадывается о том, что случилось, и возможно, даже в деталях.

* * *

Домой возвращаемся почти в полной тишине.

Правда, Пирс и Мелисса все же сказали нам, что живут врозь и собираются подать на развод. Мне нечего на это ответить, даже после того как Мелисса без вопросов с нашей стороны убеждает в том, что это никак не связано со смертью Эли, – они уже давно обсуждали развод. Мне трудно в это поверить. Где-то я слышал, что огромная часть браков разваливается после смерти ребенка.

Я и не думал, что у меня есть шанс на искупление в глазах Адейр, но теперь все кончено наверняка. Сначала ее брат. Теперь брак ее родителей. Для нее я ангел разрушения. Чума ее жизни. Я – та самая бабочка, взмахивающая крыльями, только мои крылья покрыты спорами сибирской язвы.

На самом деле я рад, что паническая атака оставила меня полностью окоченевшим и обессилевшим, чтобы продолжать зацикливаться на непрерывной ряби от брошенного мной в этот бассейн камня.

Почти полностью. Время от времени я смотрю на Джесмин, которая – а может, мне это кажется – придвинулась ко мне ближе, чем сидела в первой половине путешествия. Я размышляю об озарении дня и о том, как оно все усложняет.