воспитанный на античной культуре (защитил диплом по греко-римской грамматике), не обнаружил в «Лабиринте бесчеловечности» многочисленных заимствований и прямого плагиата. Книгу он встретил аплодисментами буквально на следующий день после ее выхода. Именно ему принадлежит эпитет «негритянский Рембо». Возможно, это доказывает, что Ламьель заметил, но обошел молчанием многочисленные заимствования Элимана из Рембо и других авторов, в том числе тех, по которым он специализировался. Якобы он даже сказал одному коллеге: «Этот африканец прочел все, от Гомера до Бодлера, абсолютно все».

Незадолго до самоубийства Ламьель опубликовал в «Юманите» последнюю статью, посвященную «Лабиринту бесчеловечности». В этом проникнутом горечью тексте он выражает сожаление, что не сразу понял: заимствования в романе слишком очевидны, чтобы быть плагиатом. Элиман делает их умышленно, играя ими (впрочем, по этому поводу критик несколько двусмысленно подчеркнул: «Надо быть слепым, чтобы их не заметить»).

За несколько дней до Рождества он проглотил капсулу с цианистым калием. По слухам, его стали посещать видения, достойные Апокалипсиса. В прощальном письме он написал: «Германия снова нападет на нас. Этого не избежать. Но на сей раз я не буду страдать, я не доставлю ей такого удовольствия».

Заклятым врагом Ламьеля был Эдуар Вижье д’Азенак, один из самых язвительных журналистов «Фигаро», с которым он долгие годы бился своими статьями не на жизнь, а на смерть. В конце XIX века эта пара (одно время они даже дружили) якобы дважды дралась на дуэли. В итоге они стали антагонистами во всем: в политике, в идеологии, во взглядах на литературу, в концепции развития человечества. И все же истоки этой неутолимой взаимной ненависти имели, по-видимому, романтическую природу. Что это означает? Что перед тем, как возненавидеть друг друга, они были любовниками? Или у них был один и тот же объект любви, и они поссорились из-за этого? Я не обнаружила никаких достоверных сведений на этот счет.

Альбер Максимен (16 октября 1900 – 4 июля 1940). Оказался замешан в эту ужасную историю почти случайно. О его жизни известно немного. Он – зять профессора Поля-Эмиля Вайяна. Вот где связь. Он опубликовал разоблачительную статью своего тестя о «Лабиринте бесчеловечности». Его собственная статья выдержана скорее в нейтральном тоне. Он просто еще раз озвучил разоблачения Вайяна. В феврале 1939 года Максимен развелся с дочерью профессора. Их брак продлился меньше года. В отсутствие настоящего литературного таланта писал все меньше. Увлекся охотой. Оружие: двуствольное ружье. Воспользовался им, чтобы свести счеты с жизнью, омраченной усугубляющимся одиночеством и поражением французской армии. Ему не исполнилось и сорока.

Жюль Ведрин (11 июня 1897 – 13 июня 1939). В конце статьи в «Пари суар», посвященной книге Элимана, Ведрин намекает, что вся правда об этом деле еще не сказана. Это замечание можно объяснить тем, что Ведрин был большим любителем детективных романов. В «Пари суар» он вел хронику происшествий и иногда печатал обзор свежих детективов. Он даже сам написал два триллера под псевдонимом Гектор Дж. Фрэнк. По существу, нам неизвестно, что он думал о «Лабиринте бесчеловечности» и о литературном плагиате. Похоже, в основном его интересовал судебный процесс. Однако тон его статьи позволяет предположить: он тихо радовался тому, что официальные литературные круги (те, кто с презрением смотрит на детективную литературу, считая ее вульгарной и пригодной лишь для развлечения невежественной толпы) в некотором роде оконфузились из-за Элимана, хотя история плохо кончилась именно для последнего. К несчастью, Ведрина на самом взлете сразила любовная неудача. Через два дня после своего сорок второго дня рождения он бросился под поезд парижского метро. Его издатель опубликовал под его настоящим именем роман, присланный ему автором за месяц до смерти. На мой взгляд, это лучшая книга Ведрина.

Эдуар Вижье д’Азенак (14 декабря 1871 – 9 марта 1940). Отец Эдуара Вижье д’Азенака, капитан Аристид Вижье д’Азенак, пал смертью храбрых в 1870 году в битве при Седане, известной как Седанская катастрофа. Несколько месяцев спустя на свет появился маленький Эдуар. В память об отце он с детства лелеял мечту о блестящей военной карьере и одновременно испытывал глубочайшую ненависть к Республике. В итоге зов литературы оказался притягательнее клича боевой трубы, и д’Азенак в весьма юном возрасте написал две биографии – Карла X и графа де Шамбора, привлекшие к себе внимание читающей публики. Как утверждают, этот убежденный легитимист избрал своим девизом высказывание: «Я живу при свете двух вечных истин: религии и монархии», позаимствовав его у Бальзака, но, правда, заменив в нем глагол[19].

В 1898 году д’Азенак, пламенный антидрейфусар, опубликовал в «Фигаро» статью, в которой обвинял большинство своих друзей в примитивном антисемитизме, бросающем тень на христианские ценности. После этой публикации к нему проникся дружескими чувствами радикальный дрейфусар Огюст-Раймон Ламьель, который назвал его смелым и честным человеком. Дружба двух молодых людей была столь же пылкой, сколь и бурной. В течение года они регулярно виделись и восхищались друг другом, несмотря на разделявшую их идеологическую пропасть. В 1899 году они из-за чего-то или кого-то рассорились, и это стало концом их дружбы, прекрасной, но по определению недолговечной. Рассказывают, что у них были две дуэли на пистолетах, но ни в одной не было победителя, хотя противники обменялись в общей сложности двенадцатью выстрелами. В 1914 году, с началом войны, Вижье д’Азенак отправился служить Франции простым санитаром. Там он насмотрелся таких ужасов, что больше не мог переносить даже вида крови. По возвращении с фронта он продолжал писать книги и статьи в «Фигаро», где скоро сделался одним из столпов. Неоднократно безуспешно баллотировался во Французскую академию.

При последней попытке, в 1938 году, д’Азенак не получил ни одного голоса, и кресло номер 16 занял Шарль Моррас.

Проницательный литературный критик, последователь Тэна, грозный полемист, Вижье д’Азенак был горячим сторонником колонизации Африки. Эдуар Вижье д’Азенак считал чернокожих – и доказательством тому служат его публикации, посвященные истории с Элиманом, – недочеловеками (или сверхобезьянами), не заслуживающими иного удела, кроме рабства, следовательно, не способными претендовать на принадлежность к человечеству (тем более к писательскому сообществу). «Еврей – еще куда ни шло, но негр – никогда!» – писал он одной из своих любовниц. К «Лабиринту бесчеловечности» и к Элиману он испытывал непримиримую и нескрываемую ненависть и высказывался по этому поводу энергично и без обиняков. Это он опубликовал статью Бобиналя. Был ли он в курсе, что статья лживая? Не знаю.

Есть основания думать, что известие о самоубийстве Ламьеля глубоко опечалило его, и в течение двух дней он не произнес (и не написал) ни единого слова. Летом 1939 года у него случилось несколько приступов умопомешательства. В конце концов его госпитализировали. В марте 1940 года, находясь в парижской областной психиатрической лечебнице, он в минуту просветления перерезал себе вены бритвенным лезвием, предварительно завязав глаза, чтобы не видеть крови.

*