раз напомнил им об исполняемых ролях. Потом через пару минут лихие люди рассыпались в разные стороны и медленно двинулись в сторону проходной.

Мои ребята заметили начало атаки вовремя. Василий поднял своих бойцов и они тихо, что б никто не заметил, высыпали на улицу. Одного человека, как и было условлено заранее, он бегом отправил в НИОКР. Там был телефон и оттуда мне должны были сообщить о нападении.

Я уже глубоко спал и видел цветные сны из будущего, когда меня настойчиво растормошила Варвара — женщина в преклонных годах из прислуги. Я проснулся мгновенно, с полтычка включив сознание.

— Звонили? — резко спросил я, соскакивая с кровати.

— Да, Василий Иванович. Телефон звонит.

— Кто?

— Я не знаю, я не отвечала, — опасливо ответила она. Как и большинство людей в возрасте, сталкивающихся с новой техникой, она побаивалась необычного аппарата и всеми правдами и неправдами уклонялась от обязанности отвечать на телефонные вызовы.

— Ч-черт! — выругался я и как был, в кальсонах выбежал из комнаты. Сорвал с рожка подпрыгивающую трубу динамика.

— Алле! Кто это? — заорал я что есть мочи в аппарат.

— Василий Иванович, — донесся до меня искаженный голос моего подчиненного. — На нас нападают.

— Когда случилось?

— Только что! Еще не закончилось. Стреляют!

— Твою мать! — злобно выругался я и крикнул в ответ. — Я еду. Поаккуратней там. Понятно?

— Так точно! — прохрипела мне в ухо трубка, и я спешно надавил на отбой.

— Варвара, штаны мне! — заорал я, будя всех кого только можно. — И Козинцева предупреди, пусть полицию вызывает. Срочно!

На шум выглянул заспанный Мальцев. В белоснежных кальсонах на завязках и в такой же рубахе.

— Чего шумишь, Иваныч? — спросил он, растирая заспанную рожу.

— Напали на нас! До стрельбы дошло.

— Ох ты ж…, — мгновенно взбодрился старик. — Ты едешь? Я с тобой!

— Нет уж. Дудки, — воспротивился я, спешно напяливая на задницу штаны. — Случись, что как я буду перед Мариной Степановной объясняться? Что я ей потом скажу?

— Ну, тогда я точно поеду, — решил Мальцев и, не терпя возражений ни моих, ни своей дочери, стал спешно одеваться.

Через десять минут мы втроем уже неслись до нашего предприятия. Мишка тоже не захотел оставаться в стороне, вырвался из цепких лап Анны Павловны, надел штаны, накинул прямо на голое тело пиджак и прихватил с собой пистолет. Мой короткоствольный «Бульдог» тоже болтался в кармане пиджака, вселяя в меня малую толику успокоения. Мальцев же поехал с голыми руками, но лицо у него было такое суровое, что думалось, будто у него подмышкой спрятан целый пулемет «Максима». Он был готов серьезной драке.

Мы прилетели на наш завод, когда уже все закончилось. На проходной были разбиты фонари, стекла выбиты и с мясом выломана из косяка наружная дверь. Нас встретил Василий.

— Ну что? — с ходу прокричал я обеспокоенно.

— Нормально все, Василий Иванович. Всех скрутили, — ответил он довольно и поздоровался за руку с Мишкой и на всякий случай с Мальцевым.

— Говорят — стреляли?

— Да, — кивнул он. — Был тут одни смелый, стрелять в нас вздумал. Ну, так мы его…

— Неужто убили? — ужаснулся я, пытаясь рассмотреть в потемках кровь.

— Зачем убили? Ногу прострелили и все. Потом я ему лично зубы пересчитал. Лежит он сейчас в комнате спеленатый — страдает в свое удовольствие.

— А остальные?

— И остальные там же, — подтвердил мою догадку Василий. — Никто не ушел. Всех взяли.

У нас как гора с плеч свалилась. Пережили мы этот давно ожидаемый ужасный день. Мальцев сразу расслабился, вытер потный лоб рукавом, будто сбросил с себя невидимый, но такой тяжелый пулемет.

— Сами-то как? — поинтересовался я, когда слегка успокоился. — Пострадавшие есть?

— Да не, все в порядке. Мы их лихо скрутили, они даже сделать ничего не смогли. Как дети, честное слово.

В помещении было темно. Единственная уцелевшая керосиновая лампа не могла дать много света и потому по стенам прыгали длинные черные тени. Видимо, от пережитых тревог и волнений, эти прыгающие сумерки меня раздражали. В глаза словно песка сыпанули и они заслезились. Я отвернулся от белого пламени одинокой керосинки и пальцами потер по векам, разгоняя застоявшуюся кровь.

— Ты что там — плачешь что ли? — недоуменно спросил меня Мишка. — Ты чего?

— Да нет, свет просто…, — ответил я, понимая как нелепо выглядит мое оправдание. И потому снова разозлившись сам на себя и заведясь, крикнул. — Принесите еще света! Что мы как во тьме Египетской сидим?

Освещение организовали довольно быстро. Стало светло и я, наконец, смог разглядеть своих широкоплечих бойцов. Они были довольны, нервное напряжение потихоньку их покидало, они стали шутить, смеяться и вспоминать детали захвата. Василий времени даром не терял, отвел рябого в сторону и что-то ему выговаривал. Рябой вяло отбрехивался, но в целом признавал свой проступок. Как потом мне рассказали, он, когда скручивали нападавших, сильно переусердствовал и сломал об спину высокого, что был руководителем диверсионной операции, его же собственную трость.

— Дайте мне лампу, я хочу на них посмотреть, — попросил я.

Мне подали керосинку и я с другом, Мальцевым и настырным журналистом вошли в комнату, где в потемках сидели понурые мужики, которым так сильно не повезло. Я прошелся мимо каждого из них, освещая лица. Удивленно отметил грустного мужика в рваной одежде и с куском колючей проволоки насмерть вцепившейся в штанину. Такое не распутать, только ножницами вырезать. Потом ненадолго остановился возле раненого. Тот сидел, прислонившись к стене и отвернув голову. Простреленная нога была умело перебинтована прямо поверх штанины. Беглого взгляда хватило понять, что с ним ничего серьезного — просто навылет прострелянная ляжка. Кость цела, крупные сосуды не задеты. Если заражения не будет, то заживет довольно быстро.

Потеряв к нему интерес, мы продвинулись к другому человеку. Тому самому длинному. Поднес лампу поближе, заставляя того щуриться от яркого света и отворачиваться. А типчик-то оказался из богатеньких. Золотая цепочка от часов чего только стоила. А были еще и щегольские постриженные усики, и болтающийся на груди монокль в золотой оправе.

— Это кто ж у нас такой будет? — с интересом спросил я. — А ну-ка, господин хороший, повернитесь к свету.

Он нехотя исполнил просьбу. Повернул голову к свету и нагло, с вызовом уставился на меня.

— Вас как зовут?

— Вам мое имя без надобности, — сухо буркнул он и сжал губы в узкую полоску. Глубокие морщины обезобразили его сухое лицо.

— И все же? — повторил я, но длинный мне не ответил, демонстративно отвернувшись от света. — Вы на Баринцева работаете?

Он едва заметно усмехнулся. И по его усмешке я понял,