ему, чувствуя, как мой собеседник-сноб начинает терять терпение. — На моем заводе мои рабочие работают по моим правилам, и я сознательно пошел на этот непростой шаг. Хотя, конечно, мне мои заигрывания с рабочими обходятся весьма недешево. Но, хочу вам сказать, все это окупается безоговорочной лояльностью моих рабочих и высокой механизацией труда.

— Послушайте, — раздраженно перебил меня Игорь Константинович. — Вы вольны делать на своем заводе что угодно. Хотите дать рабочим больницу — дайте. Хотите увеличивать расценки за работу — увеличивайте. Хотите поиграть в благодетеля и социалиста, тьфу на вас — играйте. Это ваше дело и оно нас не касается. Но то, что вы сократили рабочее время и раструбили об этом на всю Империи, весьма беспокоит остальных деловых людей. Они волнуются, нервничают и им очень не нравится когда их рабочие, начитавшись в газетах о райских условиях на вашем предприятии, начинают устраивать стачки. Они терпят серьезные убытки.

Он замолчал, уставившись на меня. Я ничего не ответил, поняв, что компромисса не получится. Да и какой может быть компромисс? Он высказал мне свои претензии, и отступать он не был намерен. Я же, в свою очередь, не намерен был идти на попятную. Не дело это сворачивать от цели на начале пути.

— Так значит, вы не будете увеличивать рабочее время? — набычившись, басом спросил посетитель, и, казалось, слегка расправил плечи, стал чуть шире.

— Нет, не буду. И это мое сознательное решение. По правде сказать, мне мои новшества влетают мне в копеечку и, если вам так будет проще, то вам всего лишь стоит немного подождать и проблема решится сама собой.

— И как же?

— У меня есть шанс банального разорения.

На это мой собеседник надменно фыркнул.

— Даже один месяц вашего существования весьма дорого обходятся остальным промышленникам. Мы не намерены ждать! Мы требуем немедленного выполнения условия! Вы понимаете всю серьезность ситуации?

— Конечно, — согласился я с ним. — Но принять ваш ультиматум не могу. Не могу и не буду.

Тогда он презрительно сжал губы и ткнул мне в грудь указательным пальцем.

— Да вы, я посмотрю, полный идиот! Неужели вы думаете, что вам это сойдет с рук? Неужели вы думаете, что мы будем сидеть сложа руки и смотреть как вы рушите вековые устои и традиции? Как вгоняете нас в убытки?

Я фыркнул:

— Какие традиции? Традиции гнобить работника? Традиции пить из него все соки? Или же штрафовать их за малейшую провинность и заставлять отовариваться в собственных лавках по завышенной цене? Ладно бы, продукты в лавках были хорошие, так нет — сплошное дерьмо. Вы бы прислушались к своим рабочим, и пошли бы им навстречу. Хотя бы самую малость и глядишь, стачки бы закончились сами собой.

— Не паясничайте! — прикрикнул он и его щеки покрыл легкий румянец негодования. — Как вы смеете указывать нам? Вы! Без году неделя в столице, а уже даете нам ценные советы о том, как нам жить? Да кто вы такой?! Прекращайте сейчас же свои заигрывания! Иначе мы вас угля лишим!

— Чего-о?! — уже я начал терять терпение.

— Да! В наших силах закрыть поставки угля на ваше предприятие. Вы слышите? И вот вам наше условие — либо вы прислушиваетесь к нашему мнению и отменяете ваш восьмичасовой день, либо мы вас лишаем доступа к углю и более вы ни одного худого пудика не получите. Итак, что вы на это скажете?

Мой собеседник был вне себя от злости. Он злился на мою неуступчивость, злился, что не может на меня надавить. И я сам, мало-помалу разозлился.

— Вы дворянин? — неожиданно спросил я, сбивая его с мысли.

— Нет! — ответил он, сердито тряхнув подбородком. — И это здесь совершенно не при чем!

— Хорошо, — произнес я сквозь зубы и сделал небольшой шажок, который он воспринял как угрозу. — Я понял вашу мысль, — еще раз повторил я, перебивая его желание высказаться. Посетитель явно не привык к такому обхождению. — А теперь я хочу, чтобы вы и эти ваши некие лица, которых вы представляете, уловили мою мысль.

Посетитель возмущенно хватанул воздух ртом, но я не дал ему и слова вставить, безжалостно продолжил монолог, сам не заметив, как стал жестко, с каждым вылетавшим из моего рта словом, тыкать указательным пальцем в пухлую, облаченную в заграничный костюм, грудь:

— Хочу вам еще раз напомнить, что на своем заводе я сам себе хозяин, и я не привык получать от кого-либо указаний. Я сам себе голова и сам решаю, что мне делать, а что не делать. Вы здесь для того чтобы ставить мне условия, но я вот что я вам на это скажу… Я не приемлю, когда мне ставят условия, я терпеть не могу когда меня поучают совершенно чужие люди. Да, я иду навстречу своим работникам — поднимаю им зарплату и сокращаю рабочий день, потому что мне не нравится когда они умирают за станками. Я не желаю видеть, как нищенствуют их семьи, я не терплю беззакония, творимые бесчестными производителями. И я рад, что на моем предприятии простые рабочие получают хорошие деньги и могут себе позволить то, чего не могут позволить себе ваши рабочие. И я не позволю, кому бы то ни было вмешиваться в мои отношения с подчиненными. И мне глубоко наплевать на то, что от меня хотят совершенно посторонние мне люди. Так вашим хозяевам и передайте. Я понятно выразился?

Он стоял несколько долгих мгновений, держась за то место куда я безжалостно тыкал пальцем, переваривал доселе немыслимое. Наконец опомнился, осознал, что ему тут я наговорил и пошел бурыми пятнами, закипая.

— Послушайте, вы! — гневно выпалил он, набычившись. — Никто не смеет так со мной разговаривать! Я хоть и не дворянин, а все ж не последний человек в Петербурге. Идиот! Перестаньте раскачивать лодку — она перевернется! Мы еле уняли этих оборванцев и это все из-за вас! Не ввели бы вы восьмичасовой рабочий день на своем предприятии и нечего бы не случилось! Зачем нужно было так делать? Какая в этом была необходимость?

Последние слова он почти выкрикнул мне в лицо. И я ему, заведясь, тоже почти криком и отчаянно жестикулируя ответил:

— А вы стачек хотите, да? Вы хотите, чтобы вас рабочие на вилы подняли, да? Так подождите еще немного, и терпение у ваших рабочих кончится, и вы как миленькие пойдете у них на поводу. И восьмичасовой рабочий день введете и расценки повысите. А потом будете мне завидовать, будете завидовать спокойствию на моих заводах. А может, вы хотите профсоюзов? Так