Он встал на страже, старательно сжимая здоровенный сук. Темвременем Эмиль очистил ножом от травы изрядный клочок земли, огляделся, сунул вруку мужичонке толстый сучок:

– Это какой район, Каразинский или Мотылинский?

– И вовсе даже Шкарытовский, – отозвался пленник, то идело опасливо косясь через плечо на Вадима. – Мотылинский во-он в тойстороне, вы его давно прошли и к нам в Шкарытовский вышли…

Эмиль улыбнулся с неподдельной радостью. У Вадима тожеотлегло от сердца – в Шкарытово он не бывал, но примерно представлял, где это,в какой стороне Шантарск. Километров двести до родного города… или двестипятьдесят? В Шкарытово, кажется, есть вокзал, железная дорога тянется доШантарска…

– Рисуй, – распорядился Эмиль. – Карту рисуй,говорю! Шкарытово, эти ваши улусы…

– Я тебе что, Церетели – карты рисовать?

– А ты у нас в искусстве подкованный… Рисуй, как умеешь.Можно приблизительно. Но чтобы было наглядно, чтоб у тебя Шкарытово не залезлок Полярному кругу…

– Мне бы…

– Вероника! – обернулся Эмиль. – Бутылку принеси!

Как следует отхлебнув из горлышка, пленник стал самуючуточку веселее, принялся корябать сучком по черной, пахнущей сыростью земле,приговаривая:

– Вот тут получается Парнуха, тут Усть-Лихино, тут… тут унас Чебаки…

– Эй, эй! – прикрикнул Эмиль. – Ты мне тут невырисовывай каждый пень! Говорю тебе – мы не шпионы, нам такая точность ни кчему. Изобрази подробнее, где Шкарытово, как туда проще добраться.

Откровенно говоря, из корявого рисунка на влажной земле,больше всего напоминавшего первобытные писаницы на скалах близ Шантарска, Вадимничего толком не разобрал. Да и Эмиль, по лицу видно, должен был всерьезполомать голову над каракулями. И все же после долгого допроса кое-какаякартина начала вырисовываться… Даже Вадим кое-что уяснил.

– Ну, вроде бы соображаю… – протянул Эмиль.

Выпрямился, глядя сверху вниз на съежившегося «языка». Вглазах у него было нехорошее раздумье. Какой-то миг Вадиму казалось, чтоширокий, поблескивающий штык-нож сейчас воткнется мужичонке под ребро. Что-тотакое почуял и «язык» – таращился снизу вверх испуганно, льстиво, умоляюще, нев силах вымолвить хоть слово.

Махнув рукой, Эмиль отошел, на ходу пряча нож в карман. Судьбапленника, похоже, решилась – другими словами, ему еще предстояло пожить нанашей грешной земле. «Не исключено, – ехидно подумал Вадим, – унашего супермена рука не поднялась на собрата-пейзанина, вспомнил детствозолотое в такой же глуши, расчувствовался… Мою судьбу, скот, решил без всякихтам сантиментов».

Эмиль вернулся с двумя откупоренными бутылками сквернейшегопортвейна. Весело спросил:

– Тебя как зовут?

– Степаном, – настороженно ответил пленник. –Макарычем.

– Вот и держи сосуд. Как писал который-то там столичный пиитпо другому, правда, поводу: «Все печки-лавочки, Макарыч…» Пей, родной. Пей отдуши. А если не станешь пить или будешь сие амонтильядо назад выбрасывать,я определенно нож выну, верно тебе говорю. Вероника, пошуруй на телеге, тамгде-то виднелся хлебушек и еще что-то немудреное. Степан Макарыч гулятьизволят.

– А она не цапнет? – опасливо поежилась Ника. –Лошадь?

– Не цапнет, – усмехнулся Эмиль. – С чего бы ейчеловека цапать…

– Да она тихая, дети под брюхо лазят, – вмешался пленник.Судя по всему, включился: могучий рефлекс исконно русского человека, иосознание предстоящей обильной выпивки отсекло все посторонние чувства, включаястрах перед загадочными незнакомцами, так неожиданно сграбаставшими вполон. – Ты там в тряпке посмотри, я туда лук клал и сиг вяленый долженваляться, если его Прошка не вытащил… Белая такая тряпка, в задке…

Ника принесла и сверток, и сыскавшийся в телеге грязныйграненый стакан. Пленника начали накачивать отравой – в глотку не лили, но идолгих пауз меж стаканами не допускали, Эмиль в случае малейшей заминкипоигрывал ножом.

Макарыч и в самом деле не собирался выбрасывать назад жуткоепойло, хмелел быстро, в какой-то момент полностью перестал понимать, где он и скем, называл Эмиля с Вадимом Михалычем и Серегой, лез целоваться и жаловался набабу, на детей, на сватью, на сельсовет, на весь окружающий мир. По дороге парураз проезжали машины, но не останавливались. С дороги сидящих не было видно, аесли бы и увидели, наверняка не заподозрили бы ничего плохого и подошли тольков том случае, если бы сами рассчитывали на выпивку.

Потом у Макарыча сработал еще один старинный русский рефлекс– он начал длинно, путано и цветисто врать, что на самом деле никакой он немеханизатор, а секретный майор, вышедший в отставку месяц назад и поселившийсяв здешнем тихом захолустье исключительно потому, что его преследовалиамериканские шпионы, не дававшие покоя носителю глобальных секретов и напочетной пенсии. Врал, конечно, как сивый мерин – оба некогда служили в армии ибыстро сообразили по некоторым деталям, что их пленник в самом лучшем случаеотбывал действительную в рядах серой пехтуры, а в худшем – украшал своейперсоной какое-нибудь подсобное хозяйство части, если не стройбат. Какие уж тамименные пистолеты от Жукова, с которым Макарыч просто физически не могсостыковаться на армейских стежках, – сам проговорился, что от роду емусорок три годочка. Когда он достиг призывного возраста, Жуков давно уже былвыпнут Лысым в позорную отставку…

Пришлось сидеть и терпеливо слушать. Настал, наконец,момент, когда Макарыч оборвал на полуслове уже совершенно невнятное болботанье,рухнул лицом в мать сыру землю и отказался просыпаться, как ни трясли и дажепинали.

– Готов, – сказал Эмиль. – Пошли.

Он снял с телеги ящик с остатками портвейна, отнес к томуместу, где бесчувственным кулем покоился Макарыч. Подумал и отнес второй.Пояснил:

– Будет ему хорошая опохмелочка. К вечеру продеретглаза, хлебнет еще и опять пойдет в аут. Про нас местные узнают только завтра –если вообще вспомнит, куда лошадь подевал и откуда взялась полосатка…

Подстелил Макарычеву фуфайку, кивнул Нике:

– Прошу. Экипаж подан.

– Мы что, на ней поедем?

– Ну, не столько на ней, сколько на телеге… Все быстрее, чемпешком. – Он ловко отвязал вожжи. – И главное, кое-какойинформацией разжились, больше не будем тыкаться слепыми котятами. В случаечего – мы друзья Степана свет Макарыча из Чебаков, одолжили у него лошаденку ипустились на ней в Шкарытово по делам. Легенда не самая убогая… А до Шкарытова– километров тридцать, между прочим. Всего-то. Правда, на дороге еще рекабудет, а где мост и как к нему добраться, я, честно скажу, плохо понял – этоталкаш вспомнил про реку, когда уже начинал отрубаться, сами слышали. Но-о!

Лошаденка вздохнула и затрусила как раз в ту сторону, откудаМакарыч приехал. Вадим устроился в задке телеги согласно все той же нехитройдиспозиции.