Тот, к кому он обращался, торопливо поставил миску на землюи, суетясь, повернулся спиной, задрал рубаху. Вадим охнул про себя – спина быларазрисована уже начавшими подживать широкими вздувшимися полосами…

– Хватило одного урока, – небрежно ткнул пальцемВова. – Сначала ерепенился, а после вразумления стал полезным членомобщества. Другие на него равняются… Все уяснили, отбросы?

– Да это же рабство какое-то! – вырвалось у Ники.

– Во-первых, не какое-то, а доподлинное, правда,временное, – спокойно сказал усатый. – А во-вторых, некого винить,кроме самих себя. Вы на себя только посмотрите… Кто вы есть? Совершеннобесполезное быдло, порхаете перелетными птичками, чтобы только набить брюхо данажраться одеколона… Читал я одну полезную книжку – в Англии, лет четырестаназад, таким, как вы, уши рубили, железом клеймили… И правильно. Человек долженбыть приспособлен к делу, а если он бездельничает, то крепкий хозяин его имеетполное право запрячь в соху и пахать на нем поле. Потому что на поле-тохлебушек растет, который вы, небось, в три глотки жрете… Я из вас людей сделаю,рвань поганая…

Отрок, давно слышавший папаню с заметным уважением, во всеглаза пялился на Нику. Не выдержал, протянул:

– Бать…

– Не мешай воспитывать, – сказал усатый. – Корочеговоря, быдло вы этакое, трудиться будете, как следует. Иначе могу нагайкой неограничиться, вздерну любого из вас на суку – еще сто лет никто не обеспокоитсяи претензий не предъявит, кому вы нужны, вшивые?

Он цедил слова лениво, со спокойным сознанием превосходства,как человек, считающий себя стопроцентно правым. Ни капельки злобы – холодное,властное превосходство…

Вадиму вдруг показалось, что он глядится в некое волшебноезеркало, где видит самого себя. Разница только в лексиконе и окружающихдекорациях – усатый Вова, благополучный куркуль, всего лишь излагал чуть корявои примитивно то, что считали своей жизненной философией сам Вадим и его братьяпо классу. Правда, выражалось это в более цивилизованных формулировках, но сутьот этого ничуть не менялась. Были справные хозяева, благодаря уму и энергииимевшие полное право управлять, и были зачуханные совки, навечно обреченные наподчиненную роль.

Дикая несправедливость заключалась в одном-единственном: каксмела эта кулацкая морда применять те же самые правила к хозяину жизни, ворочавшемуделами, по сравнению с которыми этот хутор был кучей дерьма?!

Но ведь не поверит, ничему не поверит!

– Бать… – протянул отрок.

– Не гони лошадей, – проворчал усатый Вова. –Всему свое время, я же тоже не педераст какой, природа требует… – Он расплылсяв хозяйской улыбке, широкой мозолистой ладонью приподнял подбородок Ники,повернул ее голову вправо-влево. – Не переживай, подруга, я тебя, может, ине стану на сельхозработы посылать. Я, понимаешь, вдовствую, а Мишук,соответственно, сиротствует, – кивнул он на мордастенького отрока. –Чует мое сердце – если тебя малость подмазать и приодеть, смотреться будешьнеплохо. И будешь ты у нас форменная рабыня Изаура, которую на жатву вовсеи не гоняли, другие у нее функции… Мишук, ты не топчись. Все равно завтраприедет доктор, будет смотреть новеньких на предмет какой-нибудь инфекции,заодно и эту белоручку, – он мимоходом оглядел холеные ладони Ники, –проверит, нет ли у нее какой-нибудь спирохеты. Если все чисто, найдемприменение. Не спеши, Мишук, она у нас долго гостить будет… Неси-ка лучшекандальчики, нужно сразу гостей принарядить.

– Три штуки, бать?

Вадим присмотрелся – «браслеты» кандалов представляли собойснятые с цепочек наручники, добротно приваренные к цепям. То-то у отрока виситна поясе два маленьких ключа…

– Четыре, Мишук, четыре, – с ласковой отеческойукоризной поправил усатый. – Вдруг эта бичевка очень быстро бегает… Вовсем нужен порядок. Куда б мы ее потом ни приспособили, без цепочки пускать нестоит…

– Ясно, бать!

«Это конец, – панически подумал Вадим. – В такихкандалах не побегаешь, придется горбатиться неизвестно сколько, если…»

Х-хэп!

Вадим попросту не успел заметить броска – не смотрел посторонам. Усатый вдруг оказался стоящим на коленях – ружье валялось рядом, авыкрутивший ему руку Эмиль прижимал к горлу широкое лезвие штык-ножа. Потомнегромко крикнул:

– Ружье брось, щенок!

Отрок обернулся, челюсть отвисла до пупа, лицо принялосовсем детское, страдальческое выражение, тут же сменившееся растерянностью истрахом. Он машинально перехватил ружье, но Эмиль прикрикнул злее:

– Положи ружье, сучонок! А то сделаю из твоего папаши головупрофессора Доуэля…

– Ложи, Мишук… – прохрипел усатый.

Парнишка, не отрывая взгляда от плененного батьки, положилружье дулом вперед.

– Кто еще в доме? – резко бросил Эмиль, прикрываясьусатым. – Кроме этого гандона, что с батей приехал?

– Ник-кого… – пролепетал отрок Мишук.

– Зови его, быстро!

– Дядя Сема! – отчаянно заорал отрок.

Дядя Сема показался на крыльце, что-то преспокойно и смачнодожевывая, мгновенно изменился в лице, дернулся было назад, но Эмильприкрикнул:

– Двигай сюда, козел! А то он у меня без головы останется!Ключи от «газели» где? Ага, брось их на сиденье, а сам подними ручки и встаньна коленочки, живенько… Так, теперь ложись мордой вниз и руки на голову… Ты,кулачонок, тебя тоже это касается! В машину! Эй, а ты куда? – заорал он наих четвертого нежданного собрата по несчастью. – Пошел вон!

После удара ребром ладони усатый закатил глаза и медленнозавалился лицом вперед. Подхватив с земли его помповушку, Эмиль подошел клежащим, сорвал у отрока с пояса ключи и кинул скованным, сбившимся в теснуюиспуганную кучку:

– Я вам не Стенька Разин, орлы, так что на подвиги неповеду. Сами разбирайтесь…

Держа ружье одной рукой наизготовку, приблизился к кабине,заглянул внутрь:

– Вадик, включи зажигание… Ага, вот тут-то горючки прилично.

Вадим с Никой уже сидели в кабине. По спине ползалинетерпеливые мурашки, побуждавшие бежать сломя голову…

В конурах заливались собаки, почуявшие что-то неладное.Попутчик растерянно топтался поодаль, а скованные, сталкиваясь головами, рвалидруг у друга ключи.

– Эмиль!!! – истерически вскрикнула Ника.

Эмиль резко развернулся, приседая. Оглушительно грохнуливыстрелы, ружье у него в руках плюнуло дымком. Дядя Сема, не вскрикнув,медленно заваливался навзничь, рубашка у него на груди была изодрана картечью,сплошь покрыта липким, красным. Из ладони вывернулся, упал рядом черный «ТТ» –ага, достал украдкой из широких штанин, когда на него перестали смотреть, решилразыграть из себя Рэмбо, идиот…