— Спал, голуба, пока ты не разбудила его своим визгом.

— Так пойди и купи мне сигарет, а себе песочного печенья.

Она обожала печенье и отправилась за ним даже в дождь.

— А Михаил? — воскликнула я, едва за ней закрылась дверь.

— Уйду от него, — решительно ответила Жанна. Да, онасобралась меня убить!

— А о нем ты подумала? — выдвинула я глупейший аргумент.

Она горестно усмехнулась.

— А что о нем думать? Видела сегодня: он окружен девицами.Просто в цветнике работает.

— И красивые девицы? — встрепенулась я.

— Похожи друг на друга, как участницы конкурса красоты, —презрительно отвесила губку Жанна. — Да мне что за дело? Все равно я не могубольше жить во лжи. Уйду. Уже ушла.

Я рысью пробежалась по комнате и в живописной позе, подперевруками бока и выставив вперед ногу, остановилась перед ней.

— Та-ак, — протянула я, — оч-чень хорошо. Уйдешь!

— Уйду!

— И куда ты уйдешь? На шею своей бедной матери? Пополнишьряды своих братьев и сестер еще одной нищей крошкой? И подашь хороший примермладшим?

Завтра они все, как одна, принесут в подоле!

Жанна вспыхнула, но плакать не стала. Она молча смотрела наменя и страдала. Я решила продолжить натиск до победного конца.

— Поверь моему опыту! — закричала я. — Ведь для чего-то же яжила? Всю дальнейшую жизнь ты будешь жалеть о том, что ушла! Будешь кусатьлокти! Будешь проклинать меня!

— А тебя-то за что? — удивилась она.

— За то, что я тебя вовремя не остановила.

— Ребенка я в обиду не дам, — на всякий случай напомнилаона.

Я махнула рукой и со вздохом сказала:

— Да бог с ним, с твоим ребенком, если дело только в нем.Хочешь — рожай, но уходить-то от мужа зачем? Разве ребенку от этого станетлучше?

— А разве будет лучше, если Миша узнает, что это не егоребенок? — крикнула Жанна и разрыдалась.

Я явила ей новую истину.

— Да миллионы мужчин воспитывают чужих детей и понятия неимеют об этом! — воскликнула я, наслаждаясь своей речью. — Я даже не уверена,мой ли отец тот человек, который дал мне свою фамилию и воспитывал меня до техпор, пока не умер. Что-то я на него совсем не похожа. А Маруся! Да ее же отецбыл пигмеем, настоящим пигмеем, но от кого-то же она взяла свой гренадерскийрост.

Мать ее, умная женщина, до сих пор обходит молчанием этутему. Так почему же тебе неймется обо всем рассказать своему Михаилу?

— Потому, что когда-нибудь он узнает об этом сам. Мамавсегда говорила: сколько веревочке ни виться, а кончик все равно найдется.

Как это меня вдохновило! Уж здесь-то мне было, чтовозразить.

— Глупости! — крикнула я и рассмеялась для убедительности. —Глупостям учила тебя мама! Знала бы ты, сколько лет вьются некоторые мои.веревочки. И это не предел. Есть на свете и такие веревочки, которые и своиххозяек переживут, и их мужей, а кончиков так никто и не увидит. Надо толькоподойти к делу с умом, а уж ум-то проявить есть ради чего. Ради блага будущегоребенка.

Пусть у него будет отец Миша, раз так богу угодно. И уж еслибыть до конца откровенной, то лучше богатый отец, чем никакого.

Жанна наконец засомневалась.

— Думаешь? — спросила она.

— Ха! «Думаю». Уверена! Здесь нет альтернативы. Если тыдействительно любишь своего маленького с его ручками, ножками, сердечком ипопкой, — я любовно похлопала Жанну по животу, — то должна уже сейчас позаботитьсяо его будущем. Согласись, что для этого лучшего мужа, чем Михаил, трудно найти.К тому же ты его любишь. И он тебя. Зачем же делать плохо всем?

Жанна задумалась.

— Не знаю, не знаю, — качая головой, бормотала она. — Как-тострашно становится. Что скажет Миша, когда я рожу раньше срока на целый месяц?

— Ты сначала роди, — посоветовала я, — потом посмотришь. Ещенеизвестно, сколько ты будешь ходить. Вот Тося, к примеру, переходила со своимстаршим сыном целых шесть недель и три дня. Может, и у тебя будет та жеистория.

— А если я рожу раньше срока? Тогда получится еще большийразрыв.

— Но рождаются же и семимесячные младенцы, и восьмимесячные.Почему же такое не может и у нас произойти? Уверена, Роза легко нам этоустроит. Но думай, пожалуйста, о хорошем, тогда все уладится само собой. Поверьмоему опыту.

Жанна поверила. Она немного успокоилась, уже не плакала, нобыло видно, что совесть по-прежнему мучает ее.

«Надо бы навалиться на эту совесть», — подумала я инавалилась.

— Вот посмотри на моего Астрова. Как считаешь, любит онСаньку?

— Конечно, любит, — ответила она и почему-то посмотрела наменя с укоризной.

— Стал бы он любить его меньше, когда бы узнал, что это егосын?

— Стал бы больше любить.

— Вот. Значит, если ты будешь умна, твоего ребенка будутлюбить так же сильно. А теперь думай, стоит ли для этого лгать? Тем более чтоложь ради ребенка — святая ложь. Ты страдаешь, мучаешься, но лжешь, как этотебе ни противно. И все ради ребенка, ради ножек, ручек, попки, — заключила я,думая, что теперь-то уж точно хватила лишку.

Однако Жанну моя речь сломила.

— Да, — вздохнула она, — теперь я вижу, что не имею правараскисать.

Спасибо тебе, но как же мне помириться с Мишей? Такнекрасиво я с ним поступила, рыдала, выскочила, побежала.

Я растаяла от умиления.

— Ерунда. Нормальное женское поведение. Если время отвремени будешь так себя вести, он только сильней любить будет.

— Но сейчас-то что мне делать?

— Идти к себе, дождаться мужа с работы и быть такой женежной и ласковой, как и прежде.

Окрыленная Жанна умчалась домой, а я осталась со свирепойбабой Раей, которая никак не могла мне простить того, что вместо приятногоподслушивания нашего разговора она под дождем ходила за сигаретами для меня. Свирепостьее усиливало то, что в ближайших магазинах не было песочного печенья.

Я забилась в спальню и там ждала звонка от Михаила. Я точнознала, что он позвонит. В противном случае весь мой женский опыт не стоил бы игроша.

И он действительно позвонил.

— Софья Адамовна, спасибо, мы помирились. Все у нас теперьхорошо. Я решил взять недельный отпуск и увезти Жанну подальше от наших дождейна солнышко и золотой песок. Вы рады за нас?