Сопоставив эту информацию с весом, ростом и возрастом младенца,она сделала печальный для нас с Жанной вывод: ребенок чужой.

Елизавета Павловна — тонкий политик — не стала чинить долгихразборок, а сделала все наскоком, так быстро, что молодые родители и опомнитьсяне успели, как оказались на пути к генной дактилоскопии. Единственным, ктовозмутился, услышав об этом, был отец семейства.

— Лизонька, ты сошла с ума, — сказал он. — Какой генныйанализ? Нас знает вся Москва. И вся Москва завтра будет об этом говорить.

— Мне обещали держать это под большим секретом, — успокоилавсех Лизонька, и мнимый дедушка других возражений не нашел.

Михаил же был так огорошен, что и не пытался возражать.Мнение матери в вопросах деторождения для него было непререкаемо. Он лишьмучительно надеялся, что, несмотря на это мнение, все как-нибудь обойдется ивиновато смотрел на Жанну. Та же была близка к полной потере чувств. Онамолчала и со всем соглашалась: анализ так анализ, генный так генный.Удивительно, как она еще им все не выложила под метелку.

Дослушав рассказ Жанны до этого места, я не выдержала.

— А ты-то! Ты могла ей сказать свое твердое нет, этойтиранше! — сгорая в огне возмущения, закричала я.

— Нет, — мямлила она.

— Почему? Почему ты допустила эту дурацкую экспертизу? Ха!Установление отцовства! Ишь что удумали! Как ты допустила такое?! Почему неорала, не плакала, не топала ногами? Почему не произвела психической атаки намужа и свекровь?

— Зачем? — безразлично осведомился Евгений, со стороныкоторого я уже с полчаса ждала больших неприятностей. — Вот они, твои штучки, —не заставил он долго ждать. — Учила глупостям девочку, играла ее судьбой,теперь расплачивайся. Если ее выгонят и осрамят…

— Я заберу ее к себе и отыщу ей мужа получше Михаила, —заверила я, подбадривая едва живую Жанну. — Но и сейчас еще не все потеряно.Экспертов можно подкупить. Люди они или нет? Очень плохо, что ты не поехала сосвоими родственничками на эту экспертизу. Теперь я не знаю даже, кудаобращаться по этому вопросу и кого именно подкупать.

Евгений демонстративно воздел руки к потолку и страстновоскликнул:

— Всевышний! Образумь эту женщину!

— Шел бы ты отсюда, — возмутилась я. — Это наши женскиевопросы, и обойдемся без тебя. Иди на работу и там качай свои права.

Он с обидой удалился, бросив на прощание:

— Вечером поговорим.

«Иди, иди, что-то сильно ты расхрабрился», — ответила я ему,но лишь мысленно.

— Что теперь будет? — спросила Жанна, когда мы осталисьодни. — Ах, как я жалею, что послушала тебя тогда и не ушла еще до рождениясына.

Мне стало обидно.

— Давайте, давайте! — закричала я. — Валите все на меня, какна мертвую! Теперь, оказывается, во всем виновата я. Правильно, так мне и надо.

Зачем больше всех старалась? Зачем я лезла не в свои дела?

Жанна склонила голову и молчала. Я решила не добивать ее, апроявить великодушие.

— Ладно уж, — сказала я. — Хватит об этом. Было бы лучше,конечно, если бы ты не допустила этой экспертизы, но я и сейчас не вижуопасности.

— Не видишь опасности? — удивилась она.

— Абсолютно никакой. Дело непростое, даже сложное, но яберусь его уладить, — заверила я, понятия не имея, как это сделать.

Опыт говорил мне, что нельзя капитулировать раньше времени.Нельзя бежать, увидев врага, а надо обязательно вступать в бой, как бы нимучило чувство неуверенности. Силы порой появляются так же внезапно, как иисчезают.

Нельзя отрекаться от той правды, которую взялсяпроповедовать, и признаваться во лжи, сколько бы тебя ни уличали. До последнегонадо стоять на своем и не скатываться к раскаянию.

Нельзя впадать в полное отчаяние и расставаться с надеждой,как нельзя топтать слабого и бояться сильного.

Все эти «нельзя» говорили мне, что из-за этого черного горяуже проглядывает светлый лучик надежды, просто мы об этом еще не знаем, нообязательно узнаем, если раньше от страха не умрем. К тому же нельзя забывать ословах пророчицы, в крайнем случае они сбудутся, и Жанна второй раз выйдетзамуж, если уж совсем все будет плохо с Мишей. Я-то знала, что Жанну, как нипомерк в ее глазах этот мир, ждет еще много хорошего, потому что она молода,симпатична, добра и… И у нее есть я.

— Жанна, — сказала я, — иди домой и ни о чем не беспокойся.От тебя сейчас требуется только одно. Если ты это мастерски выполнишь, я будутобой гордиться.

— Что значит «одно»? — заинтересовалась она.

— Это презрение, которым ты должна встретить ЕлизаветуПавловну и Михаила. Тихое, кроткое презрение. Думаю, у тебя это хорошополучится. Пусть им станет стыдно. Пусть знают о своей дикой непорядочности.Пусть ужаснутся.

— Они не ужаснутся, — вздохнула Жанна. — А если ужаснутся,то совсем от другого, когда узнают, что мой сын только мой.

Я рассердилась.

— Это уже не твоя забота, — прикрикнула я. — Если я сказала,что они ужаснутся, значит, ужаснутся. Можешь мне поверить. Иди домой и делайтак, как я советую. И до получения результата ни с кем не вздумай говорить.Слышишь?

Объявляем им бойкот! — заключила я и гордо подумала: «Вотнаглость какая!»

— Хорошо, — согласилась она, — я пойду и сделаю, как тысоветуешь, но не станет ли мне от этого еще хуже?

— Клянусь, не станет. Сейчас все зависит лишь от того,насколько убедительна ты будешь в своем молчаливом презрении. Если хочешь бытьс Михаилом, постарайся, пожалуйста.

— Постараюсь, — пообещала Жанна и отправилась домой.

Я решила не давать бой Елизавете Павдовне. Я лишь ейпозвонила и, сказав «позор», опустила трубку. Пусть знает и о моем презрении.

А потом я стала негодовать. В основном негодовала я напророчицу с ее дурацкими предсказаниями. Я доверилась этой глупой бабе,прекратила поиски и ждала, когда народится новое и умрет старое. Что «новое»,что «старое»?

Хотя, если хорошенько подумать, новое — сын Жанны. Он ужеродился.

Тогда старое — наши с ней страдания. Когда они умрут?

Если учесть сложившиеся обстоятельства, то скоро. Как толькоЕлизавета Павловна с помощью своей экспертизы установит, что Михаил так и нестал отцом.

Страдания наши тут же и умрут, поскольку больше страдать поповоду «узнает — не узнает» не придется.

Приход бабы Раи освежил мои мысли.