– Привет.

«О боже».

Ее улыбка была полна ожидания и возможностей. Все ее мысли отражались на ее красивом лице.

«Хватит».

– Что ты здесь делаешь? – спросила она.

– Пришел порепетировать текст.

– И я.

– Ладно.

– Ладно, ну… – она накрутила локон на палец и пожала плечами. – Я первой пришла.

– Первой пришла? Я прожил здесь всю свою жизнь.

Она подняла руки, словно говоря: «Ну что поделаешь?»

Она была такой чертовски милой. Поразительно красивой, но иногда просто чертовски милой.

Я похлопал сценарием по бедру.

– Мы можем помочь друг другу. Раз уж мы оба здесь.

– Можем, – согласилась она. – Мы же профессионалы, да? Ты первый. Какие у тебя сложности?

«Это двусмысленный вопрос».

– У меня гигантский монолог в конце четвертого акта.

Уиллоу раскрыла сценарий, и ее голубые глаза пробежались по странице. Элегантный изгиб шеи переходил в ключицы, очертания груди под кофтой…

«Профессионалы. Мы профессионалы».

Она подняла взгляд.

– Почему все против меня?..

– Именно этот.

– Я готова, когда ты готов.

Я встал и начал декламировать монолог, расхаживая туда-сюда перед мельницей. Когда я закончил первую неуверенную попытку, Уиллоу склонила голову набок:

– О чем он?

– Гамлет размышляет о войне и о том, что заставляет людей рисковать своей жизнью ради нее. Что стоит того, чтобы умереть. О чести. Он говорит, что Клавдий все еще король, его мать все еще замужем за убийцей, а он ничего не сделал.

Уиллоу посмотрела в сценарий:

– С этого момента мои мысли станут кровавыми или не будут стоить ничего.

Я кивнул.

– Время разговоров прошло. Теперь он должен действовать и сделать то, что правильно для чести своей семьи и имени.

– Он должен.

Я взглянул на нее и увидел, что она с нежностью наблюдает за мной.

– Теперь моя очередь.

Я уселся на скамейку, и она кинула сценарий мне на колени, показывая на него.

– Все те маленькие песенки в конце моей сцены безумия, – сказала она. – Их так трудно запомнить. Я знаю, что знаю их, но начинаю сомневаться.

– Попробуй так, – сказал я. – Иди к началу живой изгороди и пока идешь, проговаривай строчки.

Она скорчила рожицу.

– Как это может помочь? Я собьюсь и перепутаю слова.

– Ты только что сказала, что знаешь слова. Твоему мозгу нужно волноваться о чем-то другом. Пусть слова просто приходят к тебе, пока ты сосредоточена на том, чтобы пройти по лабиринту.

– Но как ты будешь мне подсказывать? – спросила я. – Гертруда и Клавдий много чего там говорят.

Я пожал плечами.

– Тебе придется кричать, и я буду кричать в ответ. Хорошая практика, тебя будут слышать задние ряды.

Она пошла обратно в лабиринт. Длинные волосы развевались за ее спиной.

– Ты уверен, что никто нас не услышит? – спросила она.

– Шекспир в парке.

– Очень смешно.

День был тихим и спокойным, воздух теплым, но еще лишенным летней духоты.

– Ты меня слышишь? – спросила она. Ее голос зазвенел, как колокольчик.

– Ага, – сказал я, направляя голос в ее сторону. – Давай.

Уиллоу начала говорить свои реплики. Я улыбнулся, услышав, как она сопровождает их ругательством, попав в тупик лабиринта.

– Как мне, твоей настоящей любви, отличить одного от другого? По его… вот дерьмо!

Я тихо засмеялся.

– Там такого не было.

– Черт побери, – пробормотала она.

– Снова неправильно, – крикнул я, смеясь громче.

– Ты не помогаешь, – проорала она в ответ.

Слова Шекспира эхом отдавались над изгородью, пока Уиллоу, наконец, не вернулась к мельнице. Солнце освещало ее волосы как золото. Она уперла руки в бока, а глаза, устремленные на меня, показались невероятно голубыми.

– Ну, надеюсь, тебе было весело, потому что…

Ее слова затихли, и веселое игривое настроение между нами стало чем-то глубже. Мгновение остановилось, обнаженное и видимое. Оно лежало прямо перед нами и ждало.

Время разговоров подошло к концу.

Я пересек расстояние между нами за три длинных шага, взял ее руки в ладони и поцеловал. Она удивленно ахнула, но не дернулась и не напряглась. Мне понадобились все силы, чтобы поцелуй остался нежным. Пусть ей будет просто отойти назад. Но она нежно простонала, и этот звук для меня был полон экстатического облегчения. Ее губы раскрылись, и она прижалась ко мне, а ее язык скользнул мне в рот.

«Боже, это слишком хорошо».

На вкус она была такой сладкой, ее язык, касающийся моего, мягким. Из ее груди вырвался рык, когда я поцеловал ее крепче, и мой язык пробежался по ее рту. Ее тело растаяло на моем, и я обнял ее крепче, поцеловал увереннее. Она отвечала на каждый поворот головы, на каждое движение губ. С желанием. Страстно.

Пальцы сильнее зарылись в мягкий густой шелк ее волос. Я сжал их в кулаках, осторожно, пытаясь не тянуть. Словно прилив океана, ее губы притягивали меня и отпускали. Мы двигались в тандеме, вперед-назад, открываясь и закрываясь, делали поцелуй легче, покусывали, языки щекотали и изучали. Нужда в ней стала горячее, сильнее. Наконец я заставил себя сбросить темп, последний раз одарил ее глубоким поцелуем и затем отстранился.

Мы стояли, тяжело дыша. Она все еще держалась за лацканы моей куртки. Мне не хотелось убирать пальцы из ее волос, но я провел руками по ее спине и положил их на ее тонкую талию. Сделал еще один глубокий вдох, прижавшись лбом к ее лбу, а затем шагнул назад.

В ее глазах стояли слезы.

– Черт, прости, – прошептал я. – Слишком, да?

– Нет, – сказала она с легкой улыбкой. – Было идеально. Идеально. И я подумала, что у меня никогда не будет ничего идеального.

Она встала на цыпочки, чтобы снова меня поцеловать, нежно, медленно и страстно. Она не спешила, наслаждаясь победой над своими кошмарами. А я целовал ее в ответ, наслаждаясь сладким вкусом ее губ, прижатых к моим. Хотя поцелуи и прикосновения в итоге только все усложнят.

– Что мы делаем? – выдохнула она между поцелуями. Ее пальцы скользили в моих волосах, и никогда в жизни мне не было так хорошо.

– Не знаю, – мои губы прижались к ее шее, оставляя дорожку из поцелуев на ее горле. – Мы должны были оставаться профессионалами.