Она уставилась на Руби.

– Шесть.

Краем глаза она заметила, что Адриан наклонил набок голову.

Шесть, когда умерли ее родители. Шесть, когда она перестала спать.

Кто допустил, что эта версия так предательски близка к правде?

Не глядя ни на кого, Нова поднялась на ноги.

– Поднимусь-ка я на крышу. Мне кажется, оттуда лучше будет виден переулок.

Руби с Оскаром переглянулись, и ей показалось, что они хотят ее остановить. Или, может быть, попросить прощения – вот только они не находили слов, и Нова была этому рада.

Не нужны ей ни извинения, ни жалость, ни сочувствие, ни даже доброта. Ей не нужно этого ни от кого, а тем более, от кучки Отступников.

Нова провела на крыше больше часа, дольше, чем намеревалась. Но, когда она вдруг осознала, что дожидается здесь кого-то из Отступников (и не просто одного из них, нет, она ждала, что к ней поднимется именно Адриан), ее охватила буря противоречивых эмоций, с которыми Нова не могла сладить, чтобы вернуться на их временный Стражный пункт, хоть и понимала, что давно пора это сделать.

Она его не ждет. Зачем ей?

Даже стоя на крыше, глядя на безмолвный каменный фасад библиотеки с черными окнами, на изредка проезжавшие автомобили, Нова ощущала вкус непростых слов, готовых сорваться с языка.

– Почему ты перестала спать? – спросит он ее.

И – хотя по логике делать этого никак нельзя – она ответит.

Я легла спать – это был последний раз, когда я вообще спала. А когда я проснулась – рядом был человек с пистолетом. Он убил маму и папу. Он убил мою сестру. Он хотел убить меня. А Отступники не пришли…

После этого каждый раз, как я пыталась уснуть, я слышала, как все это происходит снова и снова. И тогда, наконец, я перестала даже пытаться.

Такова ее настоящая история. Целиком.

Но при чем здесь Адриан? Это его не касается, да если на то пошло, и вообще никого.

Она не могла понять, почему этот разговор так ее взбудоражил и почему ей так хочется открыть им всю правду о своем даре и о том, откуда он взялся. Она никогда никому об этом не рассказывала, по крайней мере, так подробно. Ас, наверное, еще мог бы ее понять, но больше никто. Анархисты, разумеется, заметили, что она не спит, почти сразу же после ее появления в соборе. Но никто не расспрашивал ее о причинах этого. А ей никогда не хотелось рассказать об этом.

Так с чего бы делать это сейчас?

И Нова просто шагала по крыше, туда-сюда, наслаждаясь прикосновением свежего воздуха к коже. Хотя на ней были леггинсы и футболка – обычная одежда, как требовала инструкция, на ноги она надела форменные башмаки (за которыми забежала в штаб днем). Она решила использовать время слежки, чтобы заодно разносить обувь, но быстро поняла, что это было необязательно. Ботинки оказались на удивление удобными, и какая-то ее частица ненавидела Отступников за то, что даже в этом они оказались на высоте.

Убедившись, наконец, что искушение выболтать лишнее миновало, Нова спустилась на четвертый этаж.

Руби и Оскар спали. Оскар развалился на подушках, а Руби лежала перпендикулярно ему, только голову положила рядом с его головой. Они образовали на полу прямой угол, почти соприкасаясь только головами. Казалось, что Руби изо всех сил постаралась сделать так, чтобы никто не мог ничего заподозрить, кроме того, что она устала, а Оскар заграбастал все подушки.

Хотя она, вообще-то, могла утащить свою подушку на другой конец покрывала. Если бы хотела.

Перешагнув через ее ноги, Нова подошла к Адриану. Тот подвинул к окну письменный стол и теперь сидел, положив на него ноги, с альбомом на коленках. Быстрыми, торопливыми штрихами он рисовал библиотеку, в основном прорисовывая темные тени, разлитые по переулку.

Нова перебралась через стол и села рядом, постукивая пальцами по стеклу.

– Ты как? – спросил Адриан, не поднимая глаз.

– Нормально, – сказала Нова, – Вид с крыши почти такой же, как и отсюда.

– Да я знаю, я вчера с утра тут все разведал.

Нова скривилась. Снова – непонятно, что ее бесит больше: что он не поднялся и не начал расспрашивать ее о родителях или то, что ей до сих пор все-таки немного хочется, чтобы спросил.

– Кроме кривобоких динозавров и застежек для браслетов, – она заглянула в альбом, – что тебе больше нравится рисовать?

Он задумчиво помычал, рисуя размытые кусты вокруг библиотеки.

– Я рисую много оборудования и оружия для Отступников. Детали брони. Наручники. Что-то, что может нам пригодится на дежурствах. Не только для нашего отряда, а для всех. Это реально помогло во многих наших делах.

– Еще бы, – откликнулась Нова, старательно скрывая оттенок неприязни в голосе.

– Но в свободное время, – сказал Адриан, – Я люблю рисовать город.

– Город?

Он отложил ручку и стал перелистывать альбом. Многие страницы оказались чистыми, и Нове стало интересно, были ли на них раньше рисунки – рисунки, превращенные в реальность. Но вот он добрался до серии темных, детально проработанных изображений. В отличие от остальных рисунков, сделанных маркером, эти, поняла Нова, были выполнены угольным карандашом. Адриан протянул альбом ей, и она взяла его бережно, невольно задержав дыхание.

На первом рисунке был залив Хэрроу Бэй, частично заслоненный монументальным мостом Сентри-бридж. На каменистом пляже сидела пара и, укрываясь одним плащом, вместе читала газету.

Нова перевернула страницу и увидела Эшинг-хилл – квартал нищих лачуг и хибар, который в век Анархии стал рассадником наркотиков и преступности. Может, и до сих пор оставался, Нова не знала точно, но на этом рисунке Адриан запечатлел троих ребятишек, которые рвали одуванчики и клевер на обочине дороги.

Дальше она увидела уличного музыканта с гитарой, сидящего на углу Брод-стрит, и двух больших собак, спящих у его ног. Затем – кассу старого театра Седгвик, с перегоревшими лампочками и афишами, рекламирующими мюзиклы, сошедшие со сцены много лет назад. Еще дальше – многолюдье блошиного рынка на Нортолдхам-роуд. Люди съезжались сюда со всего города и торговали всякой всячиной, от вязаных детских рукавичек до сломанных часов или выращенных в саду цуккини.

Нова перевернула страницу и замерла. Она увидела небольшую тенистую поляну, окруженную низкой каменной стеной и густыми деревьями. В середине поляны стояла единственная статуя, покрытая мхом. Это была изящная фигура, с головы до ног укрытая длинным плащом, с низко надвинутым капюшоном, который полностью скрывал лицо. Видны были только руки, которые человек в плаще держал перед собой, словно предлагая невидимый дар.

Вздохнув, Нова перелистнула страницу. Дойдя до конца альбома, она снова начала рассматривать его с начала.