– Итак, куда вам нужно попасть?

– Честно говоря, я думала, вы нам подскажете…

– Конни хочет разыскать дом, в котором живёт Альфред Диккенс, чтобы пригласить его на приём в субботу, – кратко отрапортовал Берт, не подозревая о том, какую ошибку совершает. Констанция, впрочем, и сама не ожидала той реакции, что последовала за словами брата.

Не теряя невозмутимого выражения лица, Севилла вдруг резко ударила по тормозам, и «Клаудия» взвыла, заскрипела и остановилась так резко, что оба Маршана чуть не поразбивали свои симпатичные диграновские носы о спинки передних сидений. Снаружи послышались раздражённые столь хамским поведением водителя гудки множества клаксонов. Жители Линсильвы негодовали, но, к счастью, аварийной ситуации не случилось и никто не пострадал. Кроме Берта и Конни, ошарашено потиравших теперь ушибленные щёки и лбы ладонями.

– Что это было? – первым заговорил Берт сдавленно и бросил быстрый взгляд на сестру, убеждаясь в её сохранности. Констанция как-то растерянно выставила обе руки перед собой, опираясь на спинку переднего сидения, будто бы переживая, что их может тряхнуть снова. Но «Клаудия» стояла неподвижно, а госпожа Сапфир пугающе холодно смотрела на пассажиров через стекло заднего вида, крепко вцепившись в руль своими изящными ручками в кружевных перчатках.

– Вы в своём уме?! – постепенно понимая, что произошло, Берт испытал долгожданный прилив паники и негодования. Его сестра продолжала сидеть молча, пребывая в лёгком шоке, хотя руки всё же опустила. – Вы могли нас всех угробить! – не унимался Маршан. На секунду он замешкался, собираясь с мыслями, но, как только попытался открыть было рот, Севилла вдруг подняла в воздух указательный палец, и парень мигом замолк. Он и сам не понял, почему это так подействовало на него.

– Послушайте, Адальберт, – подумав немного, заговорила дама, вынужденная сохранять спокойствие и подбирать слова предельно аккуратно, – я не вправе лишать вас транспорта. В конце концов, это ваше наследство. И я не могу указывать ни вам, ни Констанции, с кем дружить и враждовать, кого приглашать в дом, а кого – нет. Но, если вы всерьёз намереваетесь отправиться к дому этого…кхм…человека, то я вынуждена буду оставить вас прямо сейчас. Я выйду из машины, предоставив её в ваше полное распоряжение, и вы сможете поехать, куда пожелаете. Если же и после этого вы найдёте путь к дому Диккенса, войдёте к нему и пригласите в дом Ди Гранов, то по возвращении вы меня и вовсе не обнаружите.

– Но…

– Я люблю свою работу и семью Ди Гран, но я, не задумываясь, покину стены замка, если этот человек посмеет ступить за его порог. Таковы мои условия.

– А вы умеете красиво поставить ультиматум, – воцарившуюся в салоне тишину разрезал холодный, как стальная спица, голос Констанции. От этого звука Берту стало не по себе гораздо больше, чем от строгого тона Севиллы Сапфир. У Конни в голове опять сработала программа «всё выключено», и она стала похожа на робота, чеканящего каждое слово. Похоже, и саму госпожу Сапфир это немного выбило из колеи, потому что она вдруг развернулась всем корпусом и внимательно оглядела Конни с ног до головы.

– Я надеюсь, что не сильно стукнула вас? – уверенность дамы дрогнула, и теперь она казалась не менее растерянной, чем сами Маршаны мгновение назад. – Прошу вас понять меня правильно, но Альфред Диккенс мне не просто неприятен. О, нет. Я его искренне и от всей души ненавижу! В своё время я поклялась самой себе, что никогда не заговорю с ним и не позволю ему околачиваться рядом с владениями Ди Гранов. И уж тем более я не могу допустить, чтобы этот хорёк отравлял существование моей племяннице и порочил память моей покойной сестры. А как бы вы поступили, если бы кто-то самым ужасным образом пытался очернить имя вашего покойного отца?

– Боюсь, он не смог бы сказать нам ничего нового, – чуть усмехнувшись, ответила Конни.

– Допустим, – быстро согласилась женщина и перевела свой взор на более восприимчивого к эмоциям Берта. – Но, Адальберт, если бы кто-то посмел опорочить имя и память о вашей сестре, что вы сделали бы?

Маршан молчал, стараясь оставаться на стороне Конни в этом разговоре, но, судя по тому, как он стиснул челюсти, и желваки заиграли на его лице, в мыслях своих он уже представлял, как разбивает Диккенсу камнем голову, превращая её в неразборчивую кроваво-красную кашицу. Конни в это время пыталась вернуть себе человечность и размять лицевые мышцы. Потерев нос и лоб указательным пальцем, она кое-как разогнала кровь и со скрипом сдвинула мимику.

– Вы для нас куда ценнее какого-то там негодяя, госпожа Сапфир, – проговорила она с неким подобием сочувствия и нежности в голосе. Получилось что-то вроде поддельного китайского айфона в мире эмоций, но всё же сработало.

– Рада это слышать, – кивнула дама удовлетворённо.

– Честно говоря, мы вовсе не собирались с ним дружить, – поспешил добавить Берт.

– Просто у Констанции возникли кое-какие подозрения по делу о смерти Исидоры Совиньи, и она хотела получше рассмотреть этого подозрительного типа.

– Вы считаете, он может быть причастен? – искренне удивилась Севилла и даже как будто усмехнулась.

– А вы с этим не согласны?

– У меня имеется некоторый опыт общения с людьми, Адальберт, – криво улыбнулась дама. – Так вот, как по мне, люди вроде Альфреда Диккенса по натуре своей трусливые и жалкие. Они никогда не нападают на тех, кто равен им или сильней, но лишь на более слабых и беззащитных противников. Исидора Совиньи таких, как он, на завтрак уплетала вприкуску с мёдом и вафлями, и одним только взглядом могла спровоцировать у особо чувствительных граждан сердечный приступ. Даже я побаивалась её, чего уж греха таить!

– Это о многом говорит, – понимающе кивнул Берт. Конни промолчала. Голова её была занята перестройкой своего дальнейшего маршрута. Терять такого ценного сотрудника, как Севилла Сапфир, ей совсем не хотелось, а это означало, что план с приглашением Диккенса необходимо было существенно изменить. А, если точнее, то отказаться от него вовсе. И тут вдруг ей вспомнился сон, казавшийся таким далёким и туманным, но на самом деле посетивший её буквально этой ночью…

Она всё так же бродила по лабиринтам замка, но уже без страха перед его стенами. Она ничего не искала и не пряталась, просто петляла по коридорам и открывала все двери, заглядывала во все окна и прислушивалась к любому звуку. Иногда где-то очень далеко раздавался волчий вой и приглушённое эхо людей, скандирующих «Скинь шкуру! Скинь! Скинь!». Вот только всё это было слабым подражанием дневным событиям и не несло в себе ничего по-настоящему стоящего, ничего информативного, способного раскрыть интересующие Констанцию тёмные тайны. Одна из дверей, отворившись, явила взору заплутавшей в бесконечных поворотах и комнатах девушки дорогу в сад с огромным количеством тюльпановых деревьев, ветви которых ломились и прогибались под тяжестью сочных бутонов белых, розовых и кроваво-алых магнолий. Цветов было так много, что плотный купол из них полностью скрывал сад в тени, застилая собою небо. Под этим куполом они встретились вновь – Констанция и Корделия, такие похожие и при этом очень разные. Теперь, вблизи, Конни это видела. У Корделии были покатые плечи, большие миндалевидные глаза и довольно тяжёлый для столь милого девичьего личика подбородок, а ещё она была выше ростом почти на целую голову. Да, они с Констанцией по-прежнему сошли бы за родных сестёр, но уже за погодок, а не близнецов. Почему-то, поймав все эти различия, Конни почувствовала облегчение, будто бы кто-то ждал, что она начнет соответствовать репутации своей давно умершей древней родственницы.