Вдох зала – это появляется окно с распахнутыми створками. Там, тоскуя и любя, замер стойкий оловянный солдатик без ноги. Он безнадежно влюблён в балерину, что находится слишком далеко от него, на недосягаемом расстоянии. И кажется: ничто не может их соединить.

Бьёт молния – попадает в сердце балерины. Где-то там грохочет гром. Капли дождя сменяются ливнем. Оживают куклы. Тянутся руками друг к другу. Кажется, вот-вот – и соединятся кончики их пальцев, ещё немного – и прижмёт к груди солдат свою балерину, но вместо этого волна разлучает влюблённых, уносит солдатика, бросает в безобразную пасть огромной рыбы.

Грэг слышит, как ахает зал – одно общее дыхание, оголённые нервы толпы.

Светится во тьме белая юбка балерины. Руки заломлены в мольбе. Где-то там сражается её храбрый воин. Свет побеждает тьму. Солдат разит врага. От сердца к сердцу протягивается пульсирующая нить. Два магнита идут навстречу друг другу. Соединяются. Солдат кружит на руках своё хрупкое счастье, и вместе с ними кружит вселенная, мир дождя и лунного света.

Миг – и рассыпается фигура балерины на мириады светлячков. Шаг – и превращается в бабочки, что взлетают ввысь, как всполохи костра.

И снова между ними расстояние, не дотянуться пальцами, не обнять друг друга, и только алые сердца бьются неровным ритмом, что нарастает, дышит звёздами, пахнет бесконечным космосом.

Трудно делать шаги навстречу. Тяжело искать во тьме свой свет. Они падают, не дойдя друг до друга совсем немного. Они поднимаются призраками, скользят от пола вверх – две живые фигурки, что кинули вызов миру. Безупречная пластика, словно у них нет и не может быть костей. Идеальный танец, когда тела соединяются, сплетаются, движутся в нарастающем ритме музыки.

Он достаёт луну с неба. Для неё.

Она собирает звёзды в подол юбки. Для него.

Два трепещущих одиноких сердца соединяются и становятся одним большим пульсирующим сгустком. Теперь навсегда.

Бьёт молния. Грохочет гром. Свет гаснет. Падает кромешная тьма. Обрывается на полуноте звук, как лопнувшая струна.

Кап-кап. Это тихий дождь.

Дзинь-дзинь. Это снова механические звуки шкатулки.

Зажигается неяркий свет люстры, что позванивает хрустальными подвесками.

Пустое окно, где шелестят косые струйки дождя.

Круглая шкатулка, где должна стоять одинокая балерина с изломанными в танце руками.

Но вместо неё – оловянный одноногий солдатик и хрупкая фигурка обнимает одной ногой его бёдра. Прижимается к груди, склонив голову.

Руки её обнимают. Пальцы её прикасаются к родному лицу.

Руки его хранят единственную драгоценность, которая дороже звёзд и луны.

Это Любовь. Это Гармония. Это сердце одно на двоих.

Снова гаснет, затухая, свет. И только сердце глухо бьётся в тишине. Бьётся и светится, заполняя собой пространство.

На миг становится тихо. Грэгу кажется, что он ослеп и оглох – так звенит тишина, так давит темнота. А затем включается свет – и зал взрывается в едином порыве. Это овации и признание. Это восхищение и восторг – чистый, живительный, яркий. Он ярче ламп, круче музыки, мощнее залпов орудий.

На сцене – Макс и Альда. Дышат тяжело. Мокрые, но счастливые.

Грэг видит, как встаёт зал. Грэг смотрит, как встают папа и мама Альды. Как строгий и неулыбчивый Альдин отец отбивает ладонями ритм, что задаёт зал.

Грэг видит, как плачет мама Макса. Как рваными розами цветут щёки Лизы. Как выплясывает рядом Ева и кричит, срывая голос, «Браво!».

Да что там. Весь зал скандирует.

Грэг ловит взгляд Юли. У неё мокрые глаза и ресницы слиплись стрелочками.

– Это победа, – дрожат её губы.

И он согласен: Макс и Альда прекрасны. Сильнее их сейчас нет, наверное, никого и ничего. За исключением Любви, которую они подарили всем. Любви, что рождает надежду. Любви, что расправляет крылья. Любви, что несёт свет и радость, счастье и головокружение. Любви, что протягивает руки к каждому сердцу, стучится в души и находит отклик.

Это то, что сильнее мрака и тьмы, болезней и слабости. Это то, что возводит Её Величество Жизнь на торжественный пьедестал, на высоту, доступную каждому – стоит только откликнуться, чтобы получить бессмертие из вечного и неиссякаемого источника.

– Молодцы, – бормочет Грэг и делает шумный выдох.

Всё получилось. Всё не зря. И он гордится, что в этом триумфе есть и его частица, его маленький вклад. Но Грэг знает точно: Макс и Альда дали больше. И ему, и людям. Такие, как они, способны долететь до звёзд. Им всё по плечу. Однозначно.

Альда

Они выиграли. Взяли главный приз – турне по Европе. Но это позже, потом, когда всё закончилось и выступили все пары. А тогда, сразу после выступления, не было ничего важнее встречи с родными.

– Я горжусь тобой, дочь, – сказал отец и прижал её к сердцу. Скупо, но крепко. В этом он весь, но Альда знала: он понял.

– Прости меня, Эсми, – плакала мать, и Альда шагнула и в её объятия. Незачем копить обиды. Всё в прошлом. Впереди много счастья. Пусть в нём будет место и её родителям.

Она видела, как отец мощно пожал руку Максу. А затем, затаив дыхание, она смотрела, как сближаются эти упрямцы – папа и Валера. После долгих лет разлуки.

– Сын, – коротко, как выстрел.

– Отец, – спокойно и с достоинством.

– Горы никогда не делают шаги навстречу, а люди – да, – голос отца похож на чёткий военный шаг. – Я был не прав, – тяжёлое, но такое важное признание.

И они одновременно делают шаг навстречу друг другу – Валера и папа. И Альда плачет – слёзы текут по щекам двумя ручьями. А рядом – Макс, его родители, беснующаяся Ева, Грэг и Юля.

– Посмотрите, кто пришёл сегодня вас поддержать! – кричит Ева и тянет их за собой. Те самые колясочники, с которыми они танцевали. Группа ребят, что преодолели себя и свои недуги.

– Я, наверное, всех утоплю в слезах сегодня, – бормочет Альда и чувствует надёжные руки на своих плечах. Макс. Его горячее дыхание шевелит волосы на затылке.

Она оборачивается, чтобы посмотреть ему в глаза.

– Щепкина, я понимаю, что сейчас не место и не время, но… ты не хотела бы стать Гордеевой, а?

Ей хочется красиво изогнуть бровь и съязвить. Или шуточку какую-нибудь отпустить, но Макс очень удачно выбрал «не то время и место». Слёзы стекают по подбородку и щекочут шею. Альда вздыхает судорожно, со всхлипом. Молча прижимается к его груди. Лучше она промолчит. Надо бы в себя прийти.

– Макс! – кричит какая-то девушка. Невероятно красивая, живая, подвижная. – Макс, Макс, Макс! – тянет она его имя, пританцовывая. – Ты сделал, сделал это, как и обещал!