– Тише, – сказал он, подошел к кровати и опустился перед ней на колени.

Он взял ее за руку, и в горле у Николь встал ком, мешавший произнести хоть слово.

– Любовь моя, я только сейчас узнал, что произошло. Мне сообщил друг из посольства, и я прилетел, как смог, на ржавой французской рухляди.

Они обнялись, прижались щекой к щеке и просидели так несколько минут. Николь вздохнула, стало так легко на душе, что не находилось слов. Ей хотелось, чтобы Марк вечно обнимал ее.

– Прости, я не побрился, – сказал он.

Какое это имело значение? Важно лишь, что он здесь.

– Я убил бы Жиро за то, как он с тобой поступил. Ты в порядке? – Марк перевел взгляд на ее живот. – А ребенок…

– Вчера я еще не знала. Все ужасно болело… – Николь замолчала. – Я так испугалась.

Он погладил ее по волосам, потом сел рядом. Николь прижалась к Марку, ощущая под ладонью биение его сердца.

Марк отстранился и посмотрел ей в лицо:

– Ты была у врача?

– Вчера. Он придет еще завтра.

– Что он сказал?

– Ничего особенно, только то, что слышит сердцебиение.

– Это уже хорошие новости. А что он сказал о тебе?

– Взял анализ крови и обещал вернуться.

– Хочешь поговорить о том, что произошло?

Она покачала головой. Николь даже думать об этом не хотела.

Марк провел с ней весь день, а к вечеру Николь стало лучше. Сильвия казалась встревоженной и все время заходила в гостиную со странными вопросами, будто не могла оставить их наедине. Не хотят ли они чая? Не голодны ли? Не открыть ли окно? Наконец Марк попросил ее приготовить легкий ужин для Николь, которой требовался сон.

* * *

Той ночью Марк и Николь лежали вместе в гостевой комнате. Он нежно коснулся ее лица, потом поцеловал в губы.

– Я не стану делать то, что тебе навредит.

– Со мной все будет в порядке, – улыбнулась Николь.

Они занимались любовью со всей нежностью, и Николь отдалась своим чувствам. Марк был невероятно чутким, она словно качалась на самых мягких волнах. После она прильнула к нему, внимая стуку его сердца.

– Ты в порядке? – спросил он.

– Лучше, чем раньше. Но что будет дальше? Надолго ты здесь?

– Утром я уезжаю.

– Я этого не вынесу.

– Мне придется уехать. Пропал один из наших агентов. Мы думаем, что он где-то в Москве, и я должен его найти.

– Но это ведь очень опасно! Что, если тебя поймают?

Марк вздохнул, отчего ее пробрала дрожь.

– Марк?

– Не стану врать, это опасно, но я знаю, что делаю. Больше я переживаю за тебя. Когда поправишься, я обеспечу безопасный выезд.

– Я здесь с Сильвией. Все будет хорошо.

– Она странно себя ведет, ты не думаешь?

– Сестра только что узнала, что ты отец моего ребенка.

– Я буду присылать тебе письма как можно чаще. А ты пиши для посольства в Сайгоне. Они по возможности переправят письма, если, конечно, я не уеду в Россию.

* * *

Когда утром Марк ушел, Николь старалась не падать духом, но уже тосковала по нему. Он заверял, что все будет хорошо, но она не могла унять тревогу. Приехал врач, сказал, что у нее высокое давление и учащенный пульс. Он посоветовал Николь лежать с поднятыми ногами, принимать препараты железа, хорошо питаться и проявлять умеренную физическую активность.

Сильвия чуть успокоилась и старалась не слишком докучать сестре, чтобы та могла оправиться после тюремных испытаний; еще она готовила еду и промывала раны. Но несмотря на свободу и радость от встречи с Марком, Николь не могла до конца избавиться от кошмаров заключения. Оно длилось чуть более двух недель, но лишило ее всяческого сочувствия к французам. И хотя она сказала Марку, что с ребенком все в порядке, тело ныло от боли. Ее охватывало отчаяние при мысли об уязвимости – своей и ребенка.

Николь отдыхала и ела, радуясь, что наконец может поспать. Сон стал наркотиком, избавлявшим от страшных мыслей, которые заводили ее в самые темные уголки сознания. В течение дня Николь одолевали тревоги, что ребенок не выживет из-за перенесенных испытаний.

Как-то днем она лежала в постели, уставившись в потолок, и вдруг ощутила толчок. Она задрала ночную сорочку и заметила небольшой бугорок на круглом животе. Толчок повторился еще раз. Николь засмеялась от радости и решила пообщаться с малышом, тихонько надавливая на появляющиеся бугорки. В душе затеплилась надежда – наконец все шло как надо. Малыш оказался сильнее, чем она думала. Этот человечек спасет ее, а она – его. Или ее.

Дождь лил весь день. На полу кухни собирались лужи. Николь следила за тем, как Сильвия шваброй собирала воду с кафеля. Закончив, она посмотрела на Николь:

– Садись. Мне нужно кое-что сказать.

Свет в комнате померк. То ли облака затянули небо, то ли просто наступил вечер. Снаружи так потемнело, что она подошла к окну посмотреть на улицу. Все тело ныло, движения давались с трудом. Наверное, это все же тучи, решила Николь. Она включила лампу и устроилась в кресле.

Лицо Сильвии тоже помрачнело.

– Я хочу, чтобы ты знала. Марк объяснил, что произошло, – проговорила Сильвия. – Он все рассказал.

Николь заволновалась, потирая лоб ладонью. Она знала, что этот момент наступит.

– Твое письмо?

Сильвия кивнула и устало улыбнулась ей.

Николь заерзала на стуле. Что она могла сказать?

– Прости, что соврала. Ты злишься?

Сильвия замолчала, сощурив глаза.

– Сильвия?

– Немного. Но разве ты бы не злилась?

– Да, полагаю, что так.

Повисла долгая пауза. Николь попыталась представить себя на месте сестры. Конечно, она злилась, но о других чувствах Сильвии могла лишь гадать.

– В этом времени суток есть нечто тревожное, – наконец сказала сестра, потирая ладони. – Что думаешь?

Николь не ответила.

– Уже не день, еще не ночь. Пограничный момент. Ты не знаешь, где именно находишься. Мне это никогда не нравилось.

Николь внимательно следила за сестрой.

– Я так благодарна, что ты вытащила меня из того ужасного места.

Сильвия потерла шею:

– Папа бы этого хотел. Мне важно, чтобы ты полностью выздоровела.

– И малыш?

– Конечно.

Николь кивнула, радуясь, что Сильвия восприняла все спокойно.

– Тебе нужно набираться сил, – улыбнулась сестра. – Чем меньше волнения, тем лучше. Как только поправишься, мы будем каждый день гулять. Жиро теперь нам не опасен, почти все его коллеги уехали, а новые власти гоняются за рыбой покрупнее.