Потом Гаитэ чуть не задохнулась от волнения и ярости, узнав Сезара. Он выделялся в толпе ярким плащом с опушкой на плечах, львиной гривой густых волос, свободно падающих на плечи, неудержимой, почти нечеловеческой яростью. Его гнедой конь взвивался над врагами, опуская копыта им на головы, в то время хозяин без устали работал мечом.

Тесно прижавшись плечом к плечу, группа людей раз за разом отбивала атаки нападающих. Когда кто-то падал, ряды молниеносно смыкались, и враг вновь упирался в нерушимую стену щитов. Однако не прошло и несколько минут, как один из тех, кого Гаитэ сочла сражающихся на их стороне, выдвинувшись вперёд, подрезал сухожилия великолепному вороному коню Сезара и тот рухнул на землю, увлекая за собой хозяина.

Но и рухнув, Сезар не пожелал сдаться. Достав кинжал, атаковал двух, ближайших к нему гвардейцев. Прежде, чем налетевшие, как вороньё, наёмники, успели его повязать, он убил, как минимум, троих.

Прежде, чем Гаитэ довелось увидеть, как толпа расправится с Сезаром, кто-то, подкравшийся сзади, с силой ударил её по затылку, и она почти потеряла сознание от удара.

«Слава богу! — только и успела подумать. — Святые Духи! Пусть я умру до того, как попаду в руки этих варваров. Кто бы они не были, пощады ждать не придётся».

Но небо оказалось глухо к её молитвам. Сознание стало тотчас же проясняться. Сквозь звон от удара в голове слышались громкие крики, лязг железа. Шелестела трава под тяжёлыми шагами. Кто-то остановился совсем близко.

Гаитэ медленно подняла глаза.

Над ней стоял юноша, держа под уздцы громко фыркавшую лошадь. Он был без шлема. Гладкие, светло-каштановые волосы, того же оттенка, что и у неё самой, плотной завесой спадали ему на лицо до самых глаз.

Оставив лошадь, юноша приблизился. Опустившись на колено, внимательно разглядывал Гаитэ, не спеша убивать.

Выражение слепой ярости на его лице не внушало ей особой надежды на спасение.

— Вы узнаёте меня, миледи? — протянул он.

В ленивом голосе Гаитэ послышался лёгкий валькарийский акцент.

Она медленно покачала головой в знак отрицания. Хотя в том, как юноша протянул к ней руку, Гаитэ померещилось нечто до боли знакомое.

— Не узнаёте? Прискорбно!

Схватив за руку, юноша резко рванул её, поднимая с колен на ноги, так сильно сжимая ей предплечье, что она вскрикнула.

— Я Микиэл Рейв, сударыня. Ваш единокровный брат.

— Микки? — недоверчиво протянула Гаитэ.

И в тот же момент поняла, что это действительно он.

Конечно, ведь никому вечно не бывает пять лет. Хотя сложно было признать в разъярённом схваткой, окрылённой победой, юноше когда-то любимого младшего брата. Сейчас его глаза смотрели на Гаитэ с неприкрытой ненавистью, все мускулы на лице мелко дрожали, ноздри раздувались. Он дышал шумно, как разъярённый лев.

— Рад сообщить вам, сударыня, что мы одержали победу нам нашим врагом. Несмотря на ваше вероломное предательство, малодушие и двуличие, мы по-прежнему хозяева на своей земле. А вы ответите перед судом за ваше вероломное предательство. За то, что посмели присвоить вам не принадлежащее.

— Мики, я понятия не имела о том, что ты жив!

— И это давало вам право впустить к нам сюда Фальконэ?!

— Я хотела мира.

— И потому позволила отравить наших людей?

— Я не позволяла. Меня никто не спрашивал. Я предала интересы семьи не больше, чем сейчас, разговаривая с тобой, предаю интересы Фальконэ. От меня НИЧЕГО не зависело и не зависит. Не смей меня ни в чём обвинять. Слышишь?!

— Прекрасно слышу, сестра. Мы обсудим это позже. А сейчас вынужден уделить несколько минут моего драгоценного внимания нашему царственному пленнику.

Гаитэ увидела, как люди брата волокут почти бесчувственное тело Сезара и ощутила, как сердце сжали неумолимые тиски. Оно рвалось, в ушах шумело и хотелось выть от собственной бесполезности и беспомощности.

— Ну, здравствуй, Сезар Фальконэ, — процедил Микиэл.

Сезар с явным усилием поднял голову. Гаитэ увидела, что его тонкое лицо разбито в кровь.

Сезар смотрел на её брата не мигая.

— Не представляешь, как я рад видеть тебя, дружище, — проворковал Микиэл.

— А я, признаться, тебя — не очень, — с хрипом ответил Сезар. — Думал, ты давно сдох, щенок.

— Как видишь — ошибся, — невозмутимо откликнулся Микиэл. — Но ты оказался куда более лёгкой добычей, чем я думал, — усмехнулся юноша. — Оказалось так легко поймать знаменитого фальконского вепря.

— Кончай трепаться, мальчик. Что ты сделаешь? Прикончишь меня?

— Твоя проблема в том, Фальконэ, что собственное непомерное самомнение мешает тебе видеть достоинства других. А недооценивать врага опасно.

— Я не недооценил тебя. Думал, ты труп. Если выживу, оторву голову моим шпионам.

— Если выживешь, — кивнул Микаэл. — Но это вряд ли. Твоя жизнь никому не нужна, в отличие от твоей смерти.

— Так чего ты ждёшь?

— Было бы глупо убить тебя прямо сейчас, — скривил губы в надменной улыбке Микиэл. — Такой ком блевотины, как ты не заслуживает лёгкой смерти. Мы придумаем что-нибудь повеселее. Я подумаю, что лучше сделать: посадить тебя на кол или с живого содрать кожу? Ты ответишь мне за смерть каждого из моих людей, за отнятую жизнь моих дядей и кузенов, — Микиэл наклонился к самому уху Сезара и прошептал едва слышно, но Гаитэ отчётливо расслышала каждое его слово. — И за честь моей матери, и за бесчестие моей сестры. — Микиэл выпрямился, глядя на пленника, которого двое его сильнейших воинов с трудом удерживали на коленях. — Клянусь, ответишь. А пока…

Микиэл сделал знак и двое закованных в латы ратника подволокли раненного вороного Сезара.

Сохранявший до этого показное спокойствие, Сезар дёрнулся. Лицо его исказилось мукой и звериной, всепоглощающей ненавистью.

— Великолепный конь, — огладил Микки идущую мелкой дрожью шею раненного животного. — Я слышал, ты очень дорожил им? Но он всё равно уже мертвец, так что…

Выхватив тонкую шпагу из ножен, Микиэл вонзил клинок в грудь вороному красавцу, издавшему тонкий, мучительный вскрик.

— Нет! — рявкнул Сезар, рванувшись в руках удерживающих его стражников.

Конь катался в пыли и издавал мучительное ржание.

А Микиэл стоял над умирающим, ни в чём неповинным животным, радостно смеясь.

Медленно и безнадёжно горделивая голова коня на гибкой лебяжьей шее опустилась на траву, несколько раз взметнулась в попытке подняться и замерла.

Гаитэ опустилась на колени в мокрую от росы траву и заплакала.

Она держалась всё это время. Держалась, когда её, как корову, пытались продать мужчине посильнее и помогущественней. Держалась, когда братья Фальконэ перетягивали её словно канат, друг у друга. Не плакала, когда Сезар убивал её людей, одного за другим, кого сталью, кого ядом, а родная мать не таясь, искала способ разыграть её, словно козырь в колоде карт.