Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Люблю тебя. Останься со мной на земле и в небе.
Изменённые слова клятвы. В оригинале она звучит не так. Да и сказать что-то, ответить ему невозможно, тело не слушается, однако душа устремляется вперёд, сознание кричит заветное «да», и я чувствую, как внешняя магия связывает нас, оставляя знаки на наших руках, соединяя и без того парные души.
Идеальное совпадение. Резонанс, который лишь подтверждает это.
Светлый шарик внутри меня вспыхивает, отгоняя пауков, и его окружает другая тьма, которая не пытается отобрать у него территории, а только мягко защищает, покрывает его, и борется с паучьими лапами вместо него.
Тьма Даарта, моего мужа.
Я вынырнула в реальность так неожиданно, что по груди тупой болью ударил первый вдох. Из глаз брызнули слёзы, и я тяжело задышала. Даарт крепко обнимал меня, целуя куда придётся, и я прижалась к уже мужу, продолжая рыдать.
Это ужасно. То чувство злобы, ненависти и отвращения ужасно! Оно поедало меня изнутри, заставляя отгородиться от мира. Но я люблю этот мир! Да, в нём не всё идеально, есть нехорошие люди, есть воровство, убийства и другие ужасные вещи, но я буду любить этот мир, ведь только любовь способна его исцелить.
Глава 20
Меня закутали в плед, посадили на диван и окружили заботой. Мама сидела рядом, приобнимая меня, а Даарт стоял позади, положив руки мне на плечи. В ладонях я держала приличного размера чашку с укрепляюще-бодрящим горячим отваром, хотя уже была в стабильном состоянии, только испытывала дикую слабость, такую, что даже удерживать чашку было тяжело, и мне помогала мама. Она сильно переживала.
Впрочем, не зря. Я не стала говорить им, что всё ещё чувствую тёмную нить, уходящую от меня к арахниду, просто теперь тьма Даарта защищает что-то внутри меня, не даёт уплыть в бессознательное. Возможно, именно так и выглядит потеря разума для дракона — сначала их удерживают в этом мире возлюбленные, но едва связь прерывается, защита истончается, и дракон либо по собственной воле уходит за грань, либо становится диким.
Кьяр Доренс тоже сидел в комнате, его руки сковывали магические наручники, а за его спиной стояла Лиз. Девушка прибыла во дворец и самолично сдалась под стражу сразу после того, как узнала, что отца забрали. Ей было что сказать, так как она, увы, тоже была участницей всего этого. И сейчас им грозило как минимум заключение под стражу — двое охранников ожидали за дверью отмашки отца.
Ардаан вместе с женой отправились к эльфам. Я была слишком слаба, чтобы идти на поиски арахнида, но всё равно не выпускала его из мыслей. Он разумен. Теперь я уже не была уверена, что нам удастся с ним сразиться.
— Это я пытался убить принцессу, — признался Кьяр. — Не снимаю с себя вины и готов понести наказание, если вы сочтёте мою самоотверженность преступлением.
Красиво всё вывернул, и главное — возразить ему нечем. Быть может, я и нашла бы какие-нибудь слова, но сейчас была слишком утомлена после вмешательства в моё сознание арахнида. Даарт тоже промолчал, видимо, не хотел останавливать поток признаний фея.
Самоотверженность — преступление? Сложный вопрос, неприятный и тяжёлый. Где начинается и где заканчивается справедливость? Не я создавала этот мир, чтобы судить о ней. Справедливость слишком многогранна, чтобы иметь однозначное мнение.
— Когда я узнал о проклятии, я уже понял, что избежать его не удастся, а вы не сможете избавиться от своей дочери. Продумывая первое нападение, я записал на бумаге мысль — часто так делаю, лучше думается: «Нужно действовать быстрее. Принцессу фей попытаются спрятать». Именно эта записка помогла мне понять после наложения вами заклятья на Аврору, что пророчества не лгут. Принцесса фей существует, и мне нужно до неё добраться. Сначала пытался действовать через шпионов, выведывал всё у королевской семьи, — тут он посмотрел на маму, — но безрезультатно. Тогда я понял, что вы наложили забвение, только не мог понять — как? Шар или заклятье, применённое к одному, не могло дать такого эффекта, значит, вы использовали нечто более сильное.
— Отец не хотел убивать, — прошептала Лиз и посмотрела на меня, — но он должен был. Десять фей оказались бессмысленными жертвами, безобидными и невинными, но он мог убедиться в их непричастности лишь после убийства — тогда бы заклятье развеялось.
— Как Эстив Траум оказался вовлечен во всё это? — спросил отец таким голосом, что я на месте Доренса спряталась бы под кресло и никогда оттуда не вылезала.
— Я нашёл его случайно. Он подрался в одном из баров, где убеждал, что наш мир скоро обратится во тьму. Он верил в предсказание так же, как и я, поэтому мне оставалось лишь использовать его силы для своих целей. Мы убили семь невинных жертв прежде, чем я узнал о новом частном предсказании: судьба мира решится в драконьей академии, где магия под запретом. Такая только одна во всём Дракмаре, и я с ней прочно связан — как назвать иначе, если не волей провидения? Оракул сказал, что туда стекаются все главные нити судьбы. Эстив тут же вызвался сыграть роль студента, и мне оставалось лишь устроить его в академию. Так как я вхожу в попечительский совет, для меня это не составило труда.
И ведь действительно. Эстив начал учиться с нами не с первого дня, а примерно спустя месяц. Я ведь даже не придала этому значения, забыла, как о пустяковом факте.
— Однако в академии фей не было, — прошептал Доренс. — У Траума возникли подозрения по поводу одного студента, — мужчина бросил проницательный взгляд на меня, — он использовал на нём зельё расщепления, оно должно было смыть иллюзию, если бы таковая была. Но оно не дало результатов, а мы подумали, что идём в неверном направлении. И продолжили поиски вне академии.
Как же жаль тех невинных, что пострадали отчасти по моей вине! Потому что я не хотела становиться жертвой и тем более не желала пробуждения величайшего зла.
— Так случились ещё три жертвы, — заключил Даарт. — И после вы вновь решили попробовать зелье расщепления на Лиаре Рамбовском?
— Слишком щуплый, слишком странный, да ещё и… моется отдельно… Волосы пепельные. Всё это вызывало сомнения, а магию