— Нет, конечно.

— А не подозреваете, что именно там может быть?

Васса Александровна отрицательно покачала головой.

— Но вы догадались, что речь идет о чем-то противозаконном? — уточнил Меркулов.

Бунина посмотрела на него тяжелым грустным взглядом:

— Я этого не исключала.

— Откройте, пожалуйста.

Заржавелая «молния» распахнулась с едким хрустом. Взорам четверых предстал некий предмет, завернутый в кухонное полотенце.

— Скрипку нужно держать за гриф, — предостерег Турецкого всесторонне образованный Константин Дмитриевич. В тусклом свете коридорной лампочки блеснул знаменитый лак бессмертного кремонского мастера. Изящный изгиб обечайки и трогательная выпуклость верхней деки поражали взор и казались в этой обшарпанной прихожей московской квартиры чем-то не от мира сего, чем-то, принесенным космическими пришельцами. Словно среди статуй ВДНХ вдруг затесалась Венера Милосская.

Галя Романова тихонько ахнула. Васса Александровна как-то горестно крякнула. Меркулов смог только удовлетворенно сказать:

— Ага! А Турецкий тихонько шепнул Гале:

— Сходи за понятыми.

— Добрый вечер, Геральд Викторович. Извините, что побеспокоил. Это…

— Здравствуйте, господин Турецкий.

— Вы меня узнали?

— Это профессиональное, — рассмеялся невидимый Райцер в трубке. — Слух у меня, знаете ли, с детства неплохой.

— У меня есть хорошие новости.

— Вы нашли скрипку?

— Да, — просто ответил Турецкий. На другом конце линии наступило молчание.

— Вот это да… Ничего себе. Признаться, так быстро я даже не ожидал.

— А это у меня тоже, — хмыкнул Александр Борисович, — профессиональное.

— Потрясающе! Мне говорили, что вы ас своего дела, но чтобы так! Расскажите же, расскажите скорее.

Турецкий в общих чертах изложил Райцеру продолжение истории скрипки-путешественницы и мотивы господина Вишневского.

— Так что скоро вы получите свою боевую подругу обратно, надеюсь, что в целости и сохранности. По крайней мере, мы ее не обижали.

— Вы меня покорили, Александр Борисович! — прочувствованно сказал музыкант.

— Да ладно, у нас работа такая, — отшутился Турецкий.

— Послушайте, но зачем она была ему нужна? Вот это то, чего я не понимаю в упор.

— Вишневскому-то?

— Ну да!

— Это загадка. Тут какой-то очень сложный комплекс. Наследственность, преемственность и так далее. Фамильная реликвия. Не удивлюсь, если психологи скажут, что тут еще каким-то боком примешана гомосексуальность господина администратора.

— А это-то при чем? — поразился Райцер.

— Ну… Он не продолжил себя в потомках, так сказать, тупиковая ветвь. Следовательно, возникает некий комплекс вины — по отношению к предкам и к самому себе; а отсюда — более глубокая связь с предыдущим поколением. Память об отце…

Турецкий откровенно импровизировал. Ему было более или менее все равно, почему Ростислав Львович украл скрипку. Важно было лишь то, что он, Александр, ее нашел.

— По-моему, вы несколько усложняете.

— Может быть, — охотно согласился Александр Борисович. — Но так ли это теперь важно для нас?

— Безусловно нет! — радостно рассмеялся Райцер. — А ведь я теперь ваш должник.

— Да ладно, сочтемся, — в свою очередь улыбнулся Турецкий. — В другой раз приедете к нам в Россию — на концерт пригласите.

— Э-э, знаете, Александр Борисович… Не в обиду лично вам будь сказано, но, как гласит известная цитата… «Спасибо, лучше вы к нам!»

— Жаль. Очень жаль.

— Мне не хочется вас огорчать, но поездка в Россию оставила неприятные воспоминания.

— Я все же надеюсь, что это пройдет и вы снова приедете туда, где вас ждет ваш слушатель.

— А впрочем, — внезапно согласился Райцер, — может быть, и так. Время пройдет…

Не исключено, что ему просто не хотелось затевать сейчас долгий спор о Родине, эмиграции, корнях и так далее.

— Знаете, Саша, меня мучает один вопрос.

— Спрашивайте смело.

— А мой старинный друг Юра Владимирский… Неужели он действительно как-то причастен к этому делу?

Турецкий колебался лишь долю секунды. Райцер его колебания не заметил.

— Владимирский? Нет, да что вы! При чем же тут он?

— Ну, — замялся Райцер, — он так явно настаивал на том, чтоб я послушал его интерпретацию «Леоноры» № 3, словно специально выманивал меня из артистической.

— Да нет, — твердо сказал Александр Борисович. — Он тут совершенно ни при чем. Говорю вам это как следователь, ведущий дело. А то, что он вас так рьяно уговаривал, так, наверное, просто интересовался вашим мнением о своей работе. Вот и все. Совпадение.

Райцер глубоко вздохнул.

— А вот это действительно радостная новость. Еще неизвестно, что для меня важнее. Спасибо вам.

В это самое время полковник Шаров, начальник второго муровского отдела, давал последние инструкции незадачливому взрывнику Валерию Лобанову:

— Запомни, главное — спровоцировать заказчика на конкретные активные действия. Он не должен пассивно стоять и наблюдать, как вы с Еременко все сделаете. Идеальный вариант — чтобы он лично взял в руки пульт управления и сам нажимал на кнопку. Судя по тому, как он маниакально ненавидит свою «жертву», подвести его к этому будет нетрудно. В тот момент, когда покажется машина Орликова и заказчик перейдет к действиям, появится группа захвата и «возьмет» его с поличным. Ты все понял?

— Да вроде понял…

— Так «вроде» или понял? — настаивал Шаров.

— Понял. В комнату стремительно вошел генерал Грязнов:

— Сидите, сидите. Ну как? Инструктаж прошел успешно?

— Вполне, товарищ генерал.

— Операцией по захвату буду руководить лично я, — произнес Грязнов.

— А Александр Борисович тоже будет участвовать?

— Насколько я его знаю, он не усидит у себя в кабинете…

Между тем Александр Борисович сделал еще один телефонный звонок.

— Юрий Васильевич, здравствуйте, это Турецкий.

— А! Александр Борисович, добрый вечер! Чем могу быть полезен? У вас есть какие-то новости?

— Есть. Мы нашли скрипку.

— Нашли?! Боже мой, это потрясающе! Как вам это удалось?

Турецкий помедлил.

— Неважно. Главное, что удалось.

— Вы уже сообщили Геральду Викторовичу?