— Ну что там у тебя? — крикнул Еременко Лобанову, согнувшемуся в три погибели над крупным свертком и яростно зачищавшему плоскогубцами какой-то провод.

— Сейчас, — пропыхтел тот, соединяя проводки. — Последние штрихи… Вот… Все…

Из-за поворота дороги показалась пешая фигура. Коренастый человек в дубленке стремительно приближался.

— А вот и заказчик.

— Здорово, Тарас. — Человек в дубленке пожал Еременко руку. Затем он и Лобанов также обменялись рукопожатием. — Все готово?

— Да, босс, — лихо ответил Тарас. Пришедший скинул дубленку.

— Камуфляжку для меня взял?

— А как же! — Еременко достал из рюкзака куртку и протянул ее заказчику, который сразу же в нее облачился.

— Автоматы?

— Вот. — Еременко достал из рюкзака два маленьких «узи» и «калашникова».

— Запомните: когда машина взорвется, стреляем на поражение. Пошли в укрытие.

Трое мужчин устремились к покосившейся будке. Внутри было тесно. Еременко снова полез в рюкзак и извлек маски с прорезями для глаз, надев которые трое заговорщиков сделались совершенно одинаковыми. Один из них посмотрел на часы.

— Еще минут пять, не больше, — сказал заказчик.

— Откуда вы так точно знаете? — спросил Тарас Еременко.

— Он, сука, очень пунктуален. Приготовились. Где пульт?

— Пульт у меня, — ответил Тарас.

— Дай мне.

— Вы хотите сами? Вообще-то…

— Нет, я хочу сам.

— Ну что же, дело ваше. Тогда нажимать надо вот сюда. Но строго по моей команде, когда машина поравняется с зарядом.

— Ладно, дашь мне сигнал. Потянулись томительные минуты ожидания.

Наконец из-за поворота показался автомобиль — серебристый «Вольво» Анатолия Орликова. Он сам сидел за рулем.

— Приготовились, — прошипел Еременко. — Три! Два! Один! Жми!

Заказчик нажал на кнопку, но взрыв не раздался.

— Что за хрень? — в бешенстве зарычал он. Еременко схватил за грудки Лобанова:

— Ты что там накрутил, механик долбаный?

Заказчик выскочил на дорогу и продолжал яростно жать на кнопку. Машина остановилась возле будки, словно ожидая чего-то. Ничего не соображая, заказчик схватил автомат и выбежал на дорогу, но серая фигура преградила ему путь и выбила из руки «калаш», а возникший неведомо откуда генерал Грязнов прокричал:

— На землю! Руки за голову!

— Сдал! — крикнул Еременко Лобанову, которого он, впрочем, не мог видеть, лежа на земле в неудобной позе. — Сдал, сволочь! Крыса! Сучара!..

— Молчать! — пророкотал Грязнов. На запястьях троих хрустко защелкнулись наручники, после чего сильные руки снова поставили их на ноги. Анатолий Орликов вышел из своей машины и стоял, полуоблокотясь на дверцу. Подошедший мужчина средних лет с лицом киногероя сдернул маску с заказчика и произнес:

— Ну здравствуйте, господин Лисицын, Олег Сергеевич. Меня зовут Александр Борисович Турецкий, помощник генерального прокурора. Вот и познакомились наконец-то. А генерала Грязнова вы уже знаете.

Орликов подошел ближе:

— Олег! Как же? Почему? Неужели ты так меня ненавидел, что хотел убить? Ведь мы же «кровные братья»! За что же ты меня так ненавидел?

— «Кровные братья»! — передразнил Лисицын, пытаясь вырваться, но чужие руки крепко держали его за локти. — «Кровные братья»! Ты всегда и во всем был лучше меня! Ты был умнее, ты был богаче! Ты был удачливее в делах! Тебя любили женщины! А я всегда плелся в хвосте!

— Я не могу поверить…

— Ты не можешь поверить! — шипел и плевался Лисицын, в которого словно вселился бес. — Конечно! Ты же не знаешь, как это было унизительно всегда чувствовать себя вторым сортом. Бежать за тобой, будто шелудивая собачонка за тем, кто ей дал кусок колбасы.

— Но ты ведь мог мне сказать!

— Сказать тебе! Ну как же! — продолжал бесноваться закованный в наручники «кровный брат». — Да я же по гроб жизни тебе обязан! Ты же меня вызволил из колонии. Ты меня вообще вытащил из говна, вернул к жизни, сделал своим заместителем. Что это я мог тебе сказать? Да ведь ты, блин, меня купил со всеми моими потрохами. Я же твоя собственность. И бабу ты у меня увел, чтоб показать мне, чего я стою! Что я — дерьмо, а ты — хозяин. И я решил тебя убить! Просто чтоб показать тебе…

— Но послушай, Олег…

— Да, конечно! Она тебе на хрен не была нужна, ты просто хотел лишний раз мне дать понять, что ты — господин, а я — говно. Из говна вышел и говном остался.

— Олег…

— А у меня, может, это была любовь всей моей жизни. — Лисицын обмяк и заплакал от жалости к самому себе.

— Анатолий Николаевич, — приблизился к нему Турецкий, — извините, но, по-моему, это бессмысленно. Олег Сергеевич Лисицын только что признался в совершении уголовно наказуемого деяния, а именно — покушения на убийство, статья сто пятая Уголовного кодекса Российской Федерации, предусмотренное наказание — от восьми до двадцати лет лишения свободы. Дальнейшее сейчас несущественно. Если захотите выяснить отношения с этим человеком…

Турецкий едва заметно кивнул Грязнову.

— Уведите, — рявкнул генерал, и спецназовцы уволокли Олега Лисицына и двоих его подельников в подъехавший к месту событий милицейский автобус.

— Если захотите выяснить с ним отношения, — продолжил Александр Борисович, — вы можете попросить с ним свидание. Лично от себя я искренне вам сочувствую, полагаю, что это большое потрясение для вас — узнать, что ваш ближайший друг и помощник покушался на вашу жизнь.

— Да уж, — пробормотал Орликов, — потрясение — это не то слово.

— И я как руководитель следственной бригады благодарю вас за оказанную нам помощь в раскрытии этого дела и в задержании преступников.

— Не за что, — криво ухмыльнулся бизнесмен.

— Однако должен сказать вам, что вы, в свою очередь, являетесь одним из главных подозреваемых по делу о преступном бизнесе с фальшивыми картинами, то есть речь идет о статье сто пятьдесят девятой УК РФ — мошеннические действия, от пяти до десяти лет лишения свободы с конфискацией имущества.

— Что-о?! — вытаращил глаза Орликов.

— Поэтому, — продолжил Турецкий, полностью игнорируя изумление бизнесмена, — вы сейчас проедете с нами и дадите подписку о невыезде. В случае, если следствие подтвердит подозрения против вас, вам, в свою очередь, грозит арест. И суд.

— Это какое-то недоразумение, Александр Борисович.

— Нет, никакого недоразумения нет, и я с удовольствием вам все объясню, — улыбнулся Александр Борисович, изо всех сил стараясь быть любезным. — Но мы же не будем беседовать в лесу, на морозе.