Наконец Катерина отняла ладони от лица и сказала:

– Прикол. Сходи туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. Как в сказке.

– У нас мало времени! – напомнила я.

Катя приподнялась на локте, поманила меня к себе. Я наклонилась.

– Попроси у Арлекина, – сказала она мне на ухо.

Я выпрямилась, ничего не понимая.

– Господи, распори его колпак, вот и все дела. – Катя широко зевнула. – Какая же ты тупая! – не сдержалась она.

Взяла книжку, развернула ее на заложенной странице и начала читать, не обращая на меня внимания.

Я встала и пошла к двери. На пороге остановилась, бросила на Катерину прощальный взгляд, но она даже голову не подняла от книги.

Через два часа я сидела на своей кухне. С мокрой головы ручьем стекала вода. Но я сидела как завороженная и смотрела на то, что лежало передо мной: корона венгерских королей. Тяжелый золотой обруч из тусклого желтого золота, напоминающий формой перевернутую букву «М».

Зубцы по периметру круга были щедро украшены огромными драгоценными камнями. Вот этот красный камень, видимо, рубин. Это – желтый бриллиант, а в центральном зубце матово сиял огромный изумруд.

Всего я насчитала десять крупных драгоценных камней и восемнадцать поменьше.

Камни гранились грубо. Наверное, именно поэтому сияние, исходившее от них, было тусклым, приглушенным, словно припорошенным. Но это лишь придавало короне какое-то невероятное великолепие.

Вот что Ираклий Андронович назвал самым ценным своим экспонатом! Я-то думала, он имеет в виду художественное значение, а он, оказывается, говорил в самом что ни на есть материальном смысле!

Да уж! Оценить такое количество золота и драгоценных камней мне не под силу. Даже примерно не могу себе представить, сколько все это стоит. Уж не говоря о том, что сама корона – бесценный исторический раритет.

Я осторожно дотронулась до зеленого камня в центре зубца, ощутила под пальцами неровную холодную грань, обрамленную золотом.

Никогда в жизни не видела таких огромных камней. Наверное, все они имеют собственные имена. Надо будет спросить у Ираклия Андроновича. Наверняка зная все до мелочей, он сможет мне рассказать, как и обещал.

И вообще мне в этой истории еще многое не ясно. Например, как корона венгерских королей попала в Россию? Как она, в конце концов, оказалась в руках Ираклия Андроновича? Вряд ли такое сокровище можно приобрести на аукционе «Сотби»!

Для чего он отдал корону Штефану? Хотел продать? Зачем? Насколько я понимаю, Ираклий Андронович – коллекционер, а коллекционеры подобного масштаба раритетами не торгуют. Они их только приобретают.

В общем, вопросов у меня было много. Но тут за окном ярко сверкнула молния, похожая на фотовспышку, и вывела меня из транса.

Пора приниматься за дело. Время не ждет.

Я вышла в прихожую. Достала из сумки белый картонный прямоугольник с отпечатанными цифрами. Вернулась на кухню, сняла телефонную трубку и набрала номер.

Полетели длинные гудки. Прошла минута, вторая, а мне все еще никто не отвечал. Я испугалась. Неужели Ираклий Андронович выяснил все, что хотел, и мой звонок уже ничего не изменит?

Но вот трубку наконец сняли, и знакомый низкий голос сурово произнес:

– Слушаю.

– Ираклий Андронович, – вдруг оробев, залепетала я, – это Маша Светлова.

Голос мгновенно изменился:

– Машенька, я очень рад тебя слышать. Собирался сам позвонить, но ты меня опередила.

– Вы уже все знаете?

– Думаю, что все.

Я вздохнула. Собралась с духом и спросила:

– А как вы узнали?

– Очень просто, – ответил собеседник. – Очевидно, ты не просмотрела записную книжку Штефана.

Я призналась, что не успела, все как-то недосуг было.

– А если бы просмотрела, то и сама бы сразу догадалась. Там записан номер твоей подруги. И домашний, и мобильный. На страничке с буквой «К». Все очень просто.

Я кивнула. Действительно, смешно! До чего просто, оказывается, решалась эта задачка.

Я теребила провод, нервничая и не зная, как задать главный для меня вопрос.

– Ираклий Андронович, что вы собираетесь делать?

– Собираюсь забрать свою собственность. Вот поправится девушка, выйдет из больницы, тогда и будем разговаривать.

– Не надо, – попросила я охрипшим голосом. – Не трогайте Катю.

– Машенька, я тебя не понимаю, – удивился собеседник.

– Ваша собственность у меня. Приезжайте и заберите.

В трубке повисла долгая пауза. Затем Ираклий Андронович спросил:

– И давно она у тебя?

– Давно. Почти час. Извините, что сразу не позвонила, не могла глаз оторвать.

– А примерить не пыталась? – поинтересовался собеседник.

Я в ужасе перекрестилась, услышав подобное предложение.

– Да что вы! Как можно?!

– Можно, Маша, можно. Между прочим, ты настоящая наследница. И последняя. А по легенде, только наследникам рода впору… эта вещь.

Я посмотрела на корону. Она тускло, но таинственно сияла в умирающем свете дня.

– Я не смогу ее примерить. Даже подумать об этом страшно. Очень вас прошу, заберите ее поскорее!

– Хорошо, – ответил Ираклий Андронович. – Сейчас приедет молодой человек, которого ты видела в тот день, когда мы познакомились. Помнишь его?

– Это такой… в черных очках? А если он удерет вместе с… ней? Мне не хочется снова проходить весь этот круг!

Мы упорно избегали называть вещи своими именами. Корона короля Матиаша лежала на моем кухонном столе, и было в этом факте нечто настолько противоестественное, что язык присыхал к гортани.

– Не удерет, – спокойно ответил Ираклий Андронович. – Ты не волнуйся. Заверни ее в какое-нибудь полотенце, положи в пакет и передай моему человеку. Ничего не бойся. Хорошо?

– Хорошо, – покорно откликнулась я и повесила трубку.

Еще несколько минут просидела, глядя на завораживающее мерцание дорогих камней. С трудом оторвала взгляд и пошла в спальню. Через минуту я вернулась с новеньким махровым полотенцем, купленным перед Новым годом на распродаже в «Ашане». На полотенце были вытканы веселые оленьи упряжки с бубенцами, и в каждой из них сидел Санта-Клаус с огромным заплечным мешком. Я примерилась, как лучше завернуть корону. Сделала несколько неуклюжих движений и бросила эти жалкие попытки.

Корона венгерских королей и веселенькое турецкое полотенце с надписью «Веселого Рождества» сочетались так же хорошо, как вода и масло. У меня возникло неприятное ощущение, словно я совершаю нечто кощунственное, непристойное.