Но ему-то почему она не сказала?

Хотя нет, сейчас рассказала.

Да, рассказала, и это, пожалуй, самое главное.

И хотя ей понадобился небольшой толчок, с ним или без него она, очевидно, доверяет ему настолько, что решилась рассказать ему все, поделиться этим с ним. Неожиданно Джим почувствовал такую их близость, какой не было никогда раньше. Он наклонился и поцеловал ее. У нее были мягкие губы с едва уловимым вкусом черешни.

Фэйт отодвинулась и посмотрела ему в глаза.

– Люблю тебя, – сказала она.

Сказала без прелюдий, безо всяких попыток спасти лицо, без всяких защитных мер, которые он наверняка принял бы. Только слова, произнесенные и повисшие в воздухе.

– Я тоже тебя люблю, – ответил Джим, и они опять поцеловались. На этот раз поцелуй получился долгий, с языком. Он обнял ее, притянул ближе к себе, но сидели они очень неудобно, поэтому им пришлось отклоняться назад до тех пор, пока они не оказались в объятиях друг друга с переплетенными ногами. Его переполняла глубокая страсть и еще более глубокое ощущение близости, и он перекатился, оказавшись сверху, а она раздвинула ноги, чтобы принять его.

И вдруг неожиданно все исчезло. Ему вдруг захотелось ударить ее. Глаза Фэйт были закрыты, губы полуоткрыты и прижаты к его губам; его член давил на ее мягкую промежность, а ему больше всего хотелось отпрянуть и врезать ей по голове. Ее пассивность выводила его из себя; выводило из себя то, что она лежала, как тряпичная кукла, и покорно ждала, когда он взгромоздится на нее, ждала, как пустоголовая шлюха, каковой всегда была…

Джим оторвался от нее, слез и, вскочив, на нетвердых ногах отошел от кровати.

– В чем дело? – спросила Фэйт. – Что не так?

Паркер покачал головой и постарался восстановить дыхание. Что же действительно произошло? Мгновение назад он был безумно в нее влюблен, а спустя мгновение уже хотел ударить ее, сделать ей больно. Случись такое месяц назад, даже неделю назад, он решил бы, что сходит с ума, подумал бы, что у него шизофрения или что-то в этом роде и что ему срочно нужна психиатрическая помощь. Но эта потребность в насилии шла не изнутри, а снаружи. Она витала в воздухе, как любил говорить Хови, а он, Джим, оказался всего лишь приемной антенной…

Паркер глубоко вздохнул. Что бы это ни было, сейчас оно уже прошло. То ли он его победил, то ли оно исчезло само собой. И, еще не будучи уверенным, что сможет вернуться в то состояние, в котором был всего несколько минут назад, он вновь лег на постель рядом с Фэйт и обнял ее.

Настроение изменилось, но не испарилось окончательно, так что они вновь начали обниматься и целоваться и очень скоро освободились от ее бюстгальтера, его рубашки, ее брюк, его брюк, ее трусиков и его трусов. Он еще не вошел в нее, но уже лежал на ней – она целовала его мягкими губами, нежно гладила руками по спине и двигалась под его весом, негромко постанывая.

Он был тверд, возбужден, готов, но…

Но все это происходило слишком медленно. Он хотел, чтобы это было быстрее и жестче.

Он не хотел заниматься любовью.

Он хотел трахаться.

Фэйт провела рукой по его волосам и облизала губы.

Устав от такой неторопливости, Джим приподнялся, встал на колени у нее между ног и грубо раздвинул ей бедра. Она задохнулась, но не возразила, и между ее набухшими половыми губами он увидел влажный блеск…

Упав на нее, он грубо вошел в нее.

Она взбрыкнула под ним, и он, не преставая двигаться, схватил ее за ягодицы и засунул свой средний палец в узенькое отверстие ее ануса.

За ним последовал безымянный.

И ей это понравилось.

Позже они этого не обсуждали, и Фэйт так и не смогла понять, был ли он так же смущен, как и она.

Или так же испуган.

Она не знала, что на нее нашло. Или на него. Но и ее вагина, и другое… отверстие болели и ныли, а шов ее джинсов, когда она их натянула, терся прямо о воспаленную кожу. Никогда раньше Фэйт не думала о том, что они только что сделали. Даже в своих самых разнузданных мечтах до такого она не доходила и сейчас чувствовала себя униженной, хотя и хотела этого в тот момент, когда все происходило.

Может быть, она действительно дочь своей матери?

Эта мысль ее испугала.

Она достаточно хорошо себя знала. Или думала, что знает. Считала себя достаточно свободной и незакомплексованной, и с точки зрения секса существовало очень мало вещей, которые она не хотела бы попробовать. Так что шокировал ее не сам акт, а неспособность вспомнить, когда она сознательно решилась совершить его. Или подчиниться ему. Страсть – это всегда здорово, и в кино и литературе подчинение ненасытной животной страсти обязательно выглядело привлекательно – естественно, невинно и романтично, – но в реальной жизни это пугало. Все произошло так, будто она была куклой и ее тело подчинялось желаниям другого человека, пока ее собственные мысли и чувства оставались оцепеневшими и спящими. Последний час для нее прошел в каком-то тумане, как будто она была пьяна или обдолбана, так что в потере контроля было все что угодно, но только ничего привлекательного.

Фэйт не знала, что пугало ее больше: то, что ее воля была достаточно слаба, а похоть достаточно сильна, чтобы из нее получилось такое двуличное создание, или мысль о том, что все произошедшее было результатом влияния того, что совершало все эти странные вещи в Брее.

Брея.

И теперь, когда Фэйт пришла к этой мысли, она реально в нее поверила, поверила в то, что ее вины во всем этом нет и что Джим, хотя они это еще не обсудили и он по этому поводу ничего не сказал, думает точно так же.

А это значит, что Джим, по-видимому, так же испуган, как и она. Но если Оно может так легко ими манипулировать, может заставить их выполнять его желания, то какие шансы у них могут быть в попытке победить Его, выстоять против Него?

Никаких.

Оделись они в полном молчании и вместе вышли из комнаты. Джим запер дверь. Фэйт не могла не заметить, что ходит он так же нетвердо, как и она.

Значит, у него тоже все болит.

В холле торчали какие-то студенты, хотя, когда они входили, там никого не было. Все они оказались соседями, друзьями или знакомыми, и Джим знакомил их с ней, пока они шли к лестнице. И Фэйт никак – хотя и очень старалась – не могла избавиться от мысли, что все эти люди вышли из комнат специально, чтобы посмотреть на нее.

Она вела себя очень громко.

И знала, что они ее слышали.

Фэйт быстро здоровалась с друзьями Джима и прятала от них глаза, пока они не добрались до лестничной площадки.

Спускались тоже в молчании, но, когда вышли на улицу, пересекли парковку и вышли в сам кампус, Джим заговорил.