Нэб склоняет голову, экран мигает – верно, у него был брат.

Угадывают еще два вопроса по аналогии – если я спрашиваю, значит, есть повод. Затем молча смотрят на экраны, словно ждут, кто первым решится на подсказку.

Зеваю. Хочется попросить их проходить быстрее, тем более, на третьем тоже закончился перерыв. Теперь нужно следить за двумя тестами сразу, а чувствую, что скоро придется держать веки руками. Чуть не пропускаю попытку считерить – Бемби показывает правильный ответ на пальцах.

– Я же просил… – выходит так жалобно, что остается только радоваться, что выключен микрофон.

Нэб говорит быстро, видимо, надеясь обойтись одним разрядом:

– Бемби, он защитывает подсказки жестами, проще – словами; нельзя переносить раненых; двадцать два.

Одна подсказка – незнание, о котором сожалеет Нэб, один правильный ответ – количество людей, которых убила полицейская. Тремя этажами ниже Бет, выслушав инструкцию, заявляет в камеру:

– На тебя это не похоже. Что будет, если мы не пройдем?

На лице Эла – крайнее изумление. Странно, но их реакция мне приятна. Они не верят, что я могу убить. Хоть кто-то подумал об этом.

Тру виски. Голова болит. Раньше считал, что в таком состоянии Миротворец существовать не может, но вот это высокомерие все-таки от него. Вместе с глупой верой, что сам я сохранил бы холодность суждений, даже узнав, что мне ввели яд под кожу. А может, и сохранил бы – если бы под вопросом стояла только моя жизнь. Как и немалая часть гостей, боящихся не за себя.

Впрочем, отвечать я все равно не собираюсь, и Бет предпочитает не ждать. Только улыбается уголками губ:

– Мы доверяем тебе. – Словно тайный код, заклинание перед тем, как нырнуть на свою половину бокса и начать разгадывать формулу.

Они в самом деле доверяют? Ты, Бет? После всего, что было? Если бы появилась возможность, разве ты не вспомнила бы, что, как и все, хотела меня убить? Никогда не стану проверять. Если умирать, то легко, быстро и так, как выбрал сам. Зажмуриваюсь. Я думаю об этом так, словно все уже решил. А разве нет?…

К счастью, Бемби наконец решается подсказать:

– Рон и Льюис.

Два самых важных для нее имени. Жаль, что я именно так сформулировал вопрос, подробности не требуются, а ведь именно в них прячется разгадка ее характера. Начальник и стажер, погибшие с разницей в пять лет, превратившие обычную девушку в мою гостью.

Нэб закрывает глаза, на его губах застывает улыбка, которую не стирает даже боль. Отвечает и подсказывает сам:

– Высокомерие.

Да, его он ненавидит больше всего. Интересно, а мое не замечает? Или оно осталось только в голове и не доходит до них через динамики? Раньше, знаю, было не так.

Обсуждение на третьем, смех Эла:

– Так он нам нагло соврал? Эй, Дождь, мы тебя поймали!

Бет со своей любовью ко всем сторонам медицины опознала формулу стимулятора и сделала соответствующие выводы. Вздыхаю. Отмечаю очередные подсказки – оригинальный у Бемби и Нэба способ прохождения, угадывать ответы они даже не пытаются. Напоминаю:

– Нельзя обсуждать боксы не с напарником.

– Да ладно, мы незаметно! – залихватски ухмыляется Эл.

Бет смеется, качая головой, тут же серьезнеет, поднимает голову:

– Это жестоко, Эдриан. Страх смерти – не то, с чем стоит играть.

Сначала не могу осмыслить услышанное, потом со стоном прячу лицо в ладонях. Они будут звать меня по имени. Только этого не хватало. Впрочем, Бет не развивает полученное преимущество.

Еще одна подсказка на шестом, на третьем заканчивают стимулятор.

– Не больно, – удивляется Эл, делая укол.

– Снотворное обычно не вводят под кожу, – объясняет Бет. – Он менял его в спешке на то, что было. А этот препарат подбирал уже с учетом способа применения.

Она слишком хорошо думает обо мне. Я пытался составить нужное вещество из имеющихся реагентов и вообще не знал, будет ли укол болезненным.

Бемби наконец решается рискнуть, говорит:

– Отец – иммигрант, мама – местная.

Это о родителях Нэба. Далеко не полная информация, но попытка ответить без подсказки заслуживает награды. Вдохновившись, полицейская угадывает ответ на следующий вопрос:

– Из-за родителей. – Добавляет тут же: – И потому что был хиппи.

Натягивание фактов на задачу. Стиль одежды Нэба построен не только на этнических корнях или благодарности общине, но рискнуть тем, что за ошибку накажут не ее, для Бемби дорогого стоит.

– Получается, он на себе проверял, что как подействует? А если б ошибся, заснул бы? – недоверчиво уточняет Эл в другом боксе.

– Да, похоже. – Бет странно улыбается. – Но есть более важная мысль. Сначала ты придумал яд. На ком ты проверял его?

Вдвоем смотрят в камеру, она – со спокойным ожиданием, Эл шокирован. Проходится рукой по волосам.

– Псих. Жизнь ему не дорога, даже собственная.

Бет задумчиво хмурится, повторяет за братом:

– Даже… – Качает головой. – Идем. Мы справились.

Обсуждают, стоит ли говорить другим. Эл, конечно, уверен, что да.

– Нет, – решает Бет. – Он так придумал, пусть так и остается.

– Но если у кого-нибудь не получится?!

– Они очень испугаются и заснут. Если будет опасно для жизни, он позовет меня. Я уверена.

Не знаю, что думать о ее уверенности, просто возвращаюсь к наблюдению. Бемби молчит, не давая подсказку, а Нэб ждет и, кажется, способен ждать вечно. Упрямства не занимать обоим, но первой сдается полицейская, которой куда важнее быстро попасть вниз:

– Я боюсь снова стать причиной чьей-то смерти. Ты ведь знаешь это!

Нэб кивает, глубоко вдыхает, пережидая боль. Повторяет ответ. Они смотрят на экраны с последним вопросом, на лице Нэба проскальзывает удивление, Бемби фыркает:

– Добраться до четвертого, узнать, что там все в порядке. Потом выбраться наружу. Потом – выяснить, кто ты и какого черта все это затеял. У меня длинный список желаний.

Нэб молчит. Бемби смотрит на напарника с нарастающим недоумением, а он вдруг садится на пол по-турецки.

– Я могу сказать, что хочу чаю. Хорошего зеленого чаю, заваренного собственными руками. Я могу сказать, что хочу вернуться домой, чтобы дальше жить своей жизнью. Я могу сказать, что хочу лучше узнать Бемби и тех других, кого встречу здесь. И ты, Дождь, определяющий, правы мы или нет, примешь любой из ответов. Последнему ты будешь, наверное, рад. Но, – он поднимает голову и смотрит на меня с экрана, – это будет ложью. Я ничего не хочу. Уже очень, очень давно. И тебе придется принять эту правду, хоть она и не сладка на вкус.