– Мне нужно имя и ты понимаешь о ком я – оба молчали с минуту – я обошёл всех кого знал и везде отказ, мне больше не к кому идти и – он тяжело вздохнул – я хорошо заплачу, за такую ценную информацию – Сандро не интересовали деньги, его интересовало как Тави поступит с именем, что в него вложит, какой смысл, да и была вторая проблема, как достать это имя. Можно было бы просто выдумать, но кто его знает, какие ещё есть спецы в их стране.

– Это сложно – отозвался Сандро – очень сложное, я такое не делал и не представляю как сделать – в голосе читалась искренность, что весьма расстроило Тави, те же самые слова он сегодня услышал уже человек от пятидесяти. Никто не мог ему помочь, это было опасное и сложное дело.

– Цена вопроса дружище, я думаю всё имеет цену, даже то, что сделать невозможно – он забрасывал удочку, как привык это делать. Сандро подсчитывал в голове, какие ресурсу ему придётся подключить и не мог даже примерно оценить. Он уже не верил в реальность этой затеи.

– Я не сделаю это, и ты понимаешь почему – Тави чертыхнулся, он не верил, что это было такое уж невозможное дело. Но за всё время работы ни разу не натыкался хоть на какую-то информацию из вне и рассудок твердил ему, что никто в этой стране на это не способен, кроме разве что государственной разведки.

– Давай так, ты попробуешь, просто попробуешь, подумаешь посидишь и я заплачу тебе за то, что ты просто сядешь и потыкаешь в нужные клавиши, даже если это будет безрезультатно, а вот если ты что-то найдёшь, то я заплачу сверх этого – Сандро взвесил, предложение было заманчивое, при любом исходе он в выигрыше.

– Хорошо, пиши цену – Тави кивнул, хотя знал, что его не видно и удалился.

Уже вечером Сандро и Эн сидели словно заворожённые перед экраном компьютера, где веселенький журналист с волосами, изрядно умащенными маслом, задавал вопросы Мерсаду, который вел трансляцию прямо из палаты. Лицо его было уставшим и осунувшимся, что сразу отметила Эн, ей было жалко бойцов, никогда за всё время войны она не одобряла всего происходящего, но всё же следила за особенно популярными лицами. Ставочницей она не была и не по причине отсутствия свободных денег, как известно в рядах ставочников всегда есть доля тех, кто ходил с пустыми карманами, но тем не менее регулярно делал ставки в надежде разжиться ими. Нет, Эн придерживалась позиции невмешательства, война для неё была слишком грязным делом, особенно в их районе. Работая в центре города и убирая офисы белых воротничков она понимала их патриотизм, который был продиктован неведением. Им было невдомек, как формируется армия ежегодно, они не видели траурных процессий из их идеально вымытых окон и не теряли близких. Этот слой населения был практически не затронут войной, для них это было грандиозное шоу, на которое они смотрели со стороны. А для Эн это были реалии жизни, это были умершие и без вести пропавшие родственники и друзья, заплаканные лица матерей, осиротевшие дети и уродливые искусственные цветы на надгробиях, которые теперь в изобилии продавались на каждом углу их бедного района. Поэтому она не могла с одобрением относиться к нынешней политике, но и сказать, что-то тоже не могла. Слишком было страшно за себя и за сына. Особенно за сына, ведь никто не знал, как долго будет вестись эта бессмысленная война и никто не мог сказать уверенно, каким образом будут набирать следующую партию бойцов.

Видео её тронуло до глубины души, её нежное сердце всё ещё тешилось надеждой, что её дорогая Розалин могла выжить и если её нет на территории их страны, то возможно она попала в плен. Раньше все думали, что плен – это что-то нереальное и давно уже не существующее, но видео дало надежду миллионам, кто в одночасье потерял близкого человека. Надежду, что там на той стороне есть люди, которые позаботятся об их сыне, муже или друге. Надежда – это движущая сила, способная смести все очевидные факты, оболгать доводы и дать ложную уверенность в лучшем исходе и Эн ею не гнушалась.

Сандро не разделял мнения матери, он уже давно смирился с тем, что его любовь давно не ходит по этой земле, оставалось лишь найти её имя в бесконечных списках погибших. Он знал, что возможно её тело лежит, где-то неопознанным, возможно её Раук бросили вместе с ней в поле во время отступления и теперь мелкие чиновники напротив её имени ставят стандартную отметку «пропал без вести». Такие письма получили многие в их районе, что укрепляло его уверенность. Лишь иногда, под утро, когда солнце начинало пробиваться сквозь плотные шторы, он иногда допускал мысль о том, что Розалин могла быть жива. Как будто где-то в его душе был радар, который отслеживал её перемещение и который без устали твердил, что тело её, как и душа живы и бодрствуют. Но к обеду он, как и полагалось отмахивался от этой глупой мысли не веря, что человеческое тело способно привязаться к другому такому же телу на каком-то другом уровне. Если наукой это не было доказано, то и Сандро не прибегал к этому как к доказательству.

– Итак, Мерсад, ну хоть что-то вы знаете об этой незнакомке? Неужели вы не приметили хоть каких-то опознавательных признаков? – Мерсад посмотрел в сторону будто пытался вспомнить каждую секунду того дня. Но на самом деле он смотрел на Тави, который торопливо писал что-то на листе и помогал ему правильно вести беседу. «Дай надежду» было написано на листе размашистым почерком.

– Знаете, сложно вспомнить, что-то конкретное, я был занят немного другими вещами в этот момент – он улыбнулся, пытаясь выжать из себя хоть каплю юмора, как учил его Тави – но кое-что я заметил. Она была опытной медсестрой и давно в полях – Мерсад решил не врать о своих догадках, тем более они, по его мнению, были вполне аргументированы.

– Как вы это поняли? – продолжил журналист, стараясь избегать долгих пауз.

– Они бежали. Мы разбили их госпиталь и снабжение – Мерсаду тяжело давалось каждое слово, многие бойцы рассказывали о своих подвигах с упоением, но только не он. После всего случившегося, когда его мир перевернулся с ног на голову, он больше не мог прибегать к своей типичной жестокости по отношению