Услышав, что нужно Петру от этой пятерки, обычно невозмутимый Кейстут изумленно вытаращил глаза и переспросил:

— Я не ослышался? Тебе действительно нужны воины, знающие толк в доброй шутке?! Но зачем?!

— Хочу немножечко разыграть господ рыцарей, — туманно пояснил Петр и мрачно усмехнулся.

…Первым делом он потребовал от предоставленных ему Кейстутом двух десятков воинов из числа самых больших весельчаков… скорчить страшную рожу. Затем последовало второе задание: повалиться на снег, изображая мертвого. И так далее, и тому подобное. Двое отказалось участвовать сразу, благо дело сугубо добровольное. Других он отбраковывал сам.

— Можете бурно ликовать, парни, ибо вы мне годитесь, — с веселой улыбкой обратился Сангре к оставшейся пятерке. — Итак, хлопцы, я тут сочинил для вас трагедию в духе Шекспира. И ваша задача сыграть спектакль столь убедительно, чтобы умилился даже суровый тевтон, пустив скупую слезу над страданиями и мужественной гибелью своих сотоварищей-гопников. Но поимейте в виду, что зрители будут придирчивы. Почуяв фальшь, забросают вас отнюдь не тухлыми помидорами, а кое-чем поувесистее. Посему натурализм должен переть у вас изо всех щелей столь же бурно, как дерьмо из сортира после килограмма дрожжей. И тогда таможня даст вам добро, а все ковры черного Абдуллы и белого Дитриха достанутся вам как самым лучшим воинам ислама, включая весь гарем крестоносцев вместе с сабинянками, гуриями и чернокудрой Гюльчатай…

— Угомонись, — осадил разошедшегося друга стоящий рядом Улан. — Лучше подумай, как Яцко станет переводить твои перлы.

Петр оглянулся на толмача. Тот стоял, сосредоточенно морща лоб и беззвучно шевеля губами. Наконец он уныло вздохнул и, повернувшись к Сангре, робко уточнил:

— А что такое спектакль? И тра… трагедь. И в духе кого?

Петр сокрушенно почесал в затылке.

— Грубый век, грубые нравы и никакого романтизьма, — скорбно посетовал он и внес коррективы. — Значит так, Яцко. Первая часть моего выступления была слишком великолепна, чтобы ее переводить. Начнем сразу со второй, где я буду лаконичен, как глухонемой якут, — спохватившись, он осекся, печально вздохнул и с явной неохотой перешел на обычный язык. — Короче, парни. Наша с вами задача: обмануть крестоносцев, дабы они сами открыли нам ворота. Как это сделать — я знаю. Если вы послушно и старательно выполните все, что я вам скажу, то удостоитесь чести первыми ворваться в проклятый замок. А теперь приступаем к учебе…

Спустя три дня рыцари, находящиеся в Христмемеле, были ошарашены необычным зрелищем. Восемь всадников во весь опор неслись по заснеженной равнине замерзшей реки Неман, направляясь от литовского берега к тевтонскому замку. Трое из них были в плащах крестоносцев, а еще пятеро в одеяниях сержантов. За ними гналось с десяток литвинов.

Двое из преследователей изрядно вырвались вперед и почти настигли убегавших. Тогда скакавшие последними крестоносец и сержант, что-то крикнув остальным беглецам, остановились, развернули своих коней навстречу погоне и приняли бой. В яростной сшибке, длившейся не более минуты, они сумели срубить и двух литвинов, и одного из числа подоспевших к месту схватки чуть позже. Правда, оба в конце концов погибли, но их товарищи получили нужные спасительные секунды.

Увы, но поганые язычники, не удовлетворившись смертью врагов, торопливо спешились и принялись что-то делать с мертвыми телами. Вскоре выяснилось, чем они занимались. Оказывается, они отрезали им головы, и теперь, торжествующе крича, водрузили их на свои копья и вновь устремились в погоню.

По стенам замка пронесся возмущенный гул, ибо кое-кто позорчее признал, что одна из голов, красовавшаяся на пике, некогда принадлежала бывшему комтуру Христмемеля, месяц назад угодившему в подлую варварскую засаду, когда он со своими воинами мирно разорял языческое капище. Вторая голова была сплошь залита кровью, и кому она принадлежала при жизни, определить не удалось.

Надо ли говорить, что при виде шестерки беглецов, стремглав несущихся к замку и на ходу отчаянно взывающих о помощи, сразу несколько воинов закричали дежурившим на воротах скорее открыть их, а парочка самых нетерпеливых спустилась вниз, дабы помочь. Про осторожность никто и не думал. Да и кого опасаться? Семерых оставшихся литвинов? Но те никогда не полезут в ворота, даже если их не успеют закрыть. А и заскочат вовнутрь — не беда, ибо тогда их ждет неминуемая смерть.

Однако всадники повели себя в высшей степени странно. Очевидно, они окончательно обезумели от страха и не поняли, что кругом свои, ибо два сержанта, въехавшие в ворота самыми первыми, соскочив со своих коней, разом извлекли из-под плащей мечи и — шеи стоящих поблизости воинов обагрились кровью.

Услыхав предсмертный вскрик одного из них, брат Иоганн, ухватившийся за рукоять барабана, поднимающего и опускающего решетку, оглянулся и остолбенело замер. Он так и умер, склонив голову и удивленно разглядывая короткое смертоносное жало тупой арбалетной стрелы, до половины вошедшее ему под сердце. Рядом медленно сползал на снег брат Адольф с точно такой же стрелой под лопаткой. Тем же, кто должен был закрывать ворота, столь же сноровисто снесли головы с плеч своими мечами еще два беглеца богатырской стати, задержавшихся снаружи. Снесли и тут же бросились к крестоносцам. А они, успев к тому времени вскарабкаться на небольшие выступы, расположенные по обеим сторонам проезда, передали богатырям разряженные арбалеты, приняли от них другие и, быстро прицелившись, поразили еще парочку защитников Христмемеля, наседавших на двух воинов с мечами.

Чем хорош арбалет, в отличие от огнестрельного оружия, так это своей бесшумностью. Не совсем, конечно. Звонкий «треньк» спущенной тетивы, мягкий хруст пропарываемого стрелой мяса и прочие приглушенные звуки несомненно присутствуют. Но за общим шумом и гвалтом, топотом конских копыт и людскими криками кто их услышит?

Лишь когда воины из числа наиболее любопытных, то есть спустившихся вниз загодя, принялись возмущенно вопить, подсказывая беглецам, что они свои, а их продолжили нещадно рубить и отстреливать из арбалетов, защитники замка поняли: происходит что-то не то.

Но было поздно. Целая минута драгоценного времени оказалась бездарно растранжиренной и вскоре в остававшиеся настежь распахнутыми ворота Христмемеля на полном скаку ворвалась та самая литвинская погоня. И едва первые из воинов вступили в бой с двумя язычниками, как буквально в следующую минуту рядом с последними выросло подкрепление: еще четверо дюжих молодцов. Четверо, поскольку одного из семерки на подъезде к замку сразила меткая арбалетная стрела, а еще двое повели себя весьма странным образом. Вместо того, чтобы ринуться на помощь товарищам, оба, схватив по огромному вытянутому щиту, ринулись к псевдокрестоносцам, стоящим на выступах. Подняв щиты на копья, каждый прикрыл ими стрелка-арбалетчика.

— Алло, гараж! — рявкнул глухой голос из-под ведра на голове. — Ты чего тут вошкаешься?! Иди воюй со всеми, а мы уж тут как-нибудь сами раз…