Продемонстрировав Сангре разлом, наглядно свидетельствующий о грубой подделке, Гандрас досадливо крякнул и полез в ящик за следующей. Вскоре рядом с первой фальшивой палочкой на стол легла вторая, третья, и так пока их число не увеличилось до десятка. Далее казначей проверять не стал. Подверг аналогичной проверке второй ящик, а затем третий. Повсюду результат был одинаков: сверху настоящие, а дальше…

— Мне очень жаль, что я не смог приехать вовремя, но… — и Гандрас чуточку виновато, но весьма красноречиво развел руками, давая понять, что отдавать золото за свинец не намерен.

И ушел…

Улан взял в руки пару небольших палочек и принялся внимательно их разглядывать. Каждая выглядела, словно изолированный провод, где оплетку заменял тонкий слой серебра, а внутри красовался массивный свинцовый сердечник.

— А если встретиться с крестоносцами и переговорить с ними, — осторожно предложил он. — Ведь если они вначале обменяли свое серебро на гривны новгородских купцов, то возможно, они сами не знают…

— Полчаса назад вернулся, — перебил Петр.

— Откуда? — не понял Улан.

— Из-под Христмемеля, — тоскливо вздохнул Сангре. — Я ж, когда Гандрас ушел, сразу к Кейстуту подался. Так и так, стыдно говорить, но облажался я, дорогой фельдмаршал, выручай. Словом, взял у него полсотни вояк, раскидал фальшак по саням и прямым ходом к замку.

— И что тебе там сказали?

— Главное — не что, главное — как.

— И как?

— Виртуозно и трехэтажно, — зло выпалил Петр. — Представляешь, Дитрих вообще не появился, выслав посланника. Мол, слишком много чести ему базарить с прихлебателем гнусных язычников. А касаемо гривен сказал так: либо это дело рук новгородских купцов, ибо от схизматиков всего можно ожидать. Представь, они еще и смеялись надо мной, стоя на стенах, а когда надоело, попытались из арбалетов достать. Одна стрела вообще рядом с ухом пролетела. Нет, я понимаю, перемирие вчера вечером закончилось, но они ж хорошо видели наш белый флаг, так какого черта?! А один придурок, стоя на стене, снял штаны и нам свою голую задницу зачем-то демонстрировал, и эдак зазывно похлопывал себя по ней. Маньяк сексуальный!

— Нам вроде тысячу четыреста десять штук вручили, — негромко произнес Улан. — Я смотрю, ты не все разломал. Может…

— Не может, — зло перебил Петр. — Проверил я действительно не все, но принцип надувательства и без того понятен. Сверху они положили обычные гривны, а под них… Помнишь, я удивлялся, почему сундуки у ордена такой странной формы: высокие, а в ширину и длину не ахти. Так это они специально для нас их сколотили, площадь поверхности сокращали, гады.

— То есть сверху лежали настоящие? — уточнил Улан. — А много?

— Считать надо. Но скорее всего, они ограничились верхним неполным рядом, где восемь штук и еще тремя рядами в каждом ящике, поскольку фальшак попер из четвертого и пятого, а дальше Гадрас не стал углубляться.

— Три неполных ряда — это двадцать четыре гривны. Плюс в каждом ящике три полных ряда по четырнадцать штук — это еще сто двадцать шесть гривен. Итого получаем полторы сотни. Настоящих, — подчеркнул Улан. — Получается не так уж и плохо, а если во флоринах, то и вовсе красота, — он потер лоб, подсчитывая, и бодро произнес, с улыбкой глядя на Петра: — Почти восемь сотен, которые, считай, с неба на нас свалились.

Он и вправду чувствовал некоторое облегчение. Да, лопухнулись и денег безусловно жаль, но зато теперь гадкую новость можно не сообщать. Конечно, рано или поздно все равно придется ее выложить, но потом когда-нибудь, ибо раз нет выкупа, то оно не горит.

— Ага, красота, — безутешно кивнул Сангре. — Восемь сотен вместо семи с половиной тысяч, чуть больше десятой части.

— А про отца, жену, сестру, сыновей и дочерей Сударга, вывезенных им от крестоносцев, ты, часом, не забыл? — построжел лицом Улан. — Сам видел, в каком состоянии их привезли, так что ты, считай, всех восьмерых от смерти спас. А их жизни точно не фальшивые. Кстати, ты просто молодчина! Так все здорово продумал насчет них! И с выкупом, затребованным фон Хагеном, тоже виртуозно выкрутился. Я уж думал хана, кинут в качестве насмешки три брусочка и все, поминай, как звали, а ты прямо на ходу сымпровизировал.

Сангре смущенно потупился. Щеки его слегка порозовели.

— Да ладно, чего там, — пробормотал он. — Пустяки, дело-то житейское, как любил говорить один веселый летающий человечек.

— Ничего себе пустяки! — возмутился Улан. — Я бы сказал — гениальный экспромт. Ты ж не просто этих монахов вместе с крестоносцем к стенке припер — ты еще и размазать их по ней ухитрился. Так что где-то они из нас дураков сделали, а где-то и ты из них. И если считать в целом, получается ничья.

Сангре согласно кивнул, мало-помалу успокаиваясь. Но тут новая мысль пришла ему в голову, и он так и подскочил на месте.

— Да какая к черту ничья?! Они ж специально все затеяли, чтобы время потянуть и не дать нам в ящиках как следует поковыряться. Блин, уделали, как мальчишку сопливого! — он в отчаянии обхватил голову руками и принялся уныло раскачиваться, сидя на кровати и горестно стеная: — Ну шо ж это делается-то?! Ну шо ж я такой невезучий?! — и он неожиданно возмутился: — Слушай, я с тебя удивляюсь! Ты так спокойно реагируешь за такую трагическую новость, шо у меня при взгляде на тебя делается сердцебиение. Вьюнош, ты хоть понимаешь, что твой ненаглядный друг только что прогулялся до инфаркта.

— Да я вижу, — и Улан легонько провел по левому виску Петра. — Вон, даже седые волосы появились.

— То ли еще будет. Я с такой жизнью скоро вообще заикаться стану, — мрачно посулил Сангре.

— А мне кажется, зря ты расстраиваешься так сильно. Эти гривны нам легко достались и легко ушли — ну и пускай.

— Ты что, решил, будто я убиваюсь по зажуленному серебру?! — возмутился Петр. — Да чихать я на него хотел! Но тут вопрос принципа. Они ж нас выставили несусветными идиотами. Получилось, что мы с тобой, как говорят в Одессе, два придурка в три ряда, — но закончил он неожиданно: — Ну ничего. Чтобы побеждать, надо иногда уметь немножечко проигрывать. А если кто-то имеет держать меня за фраера, то он горько ошибается, и мы еще поглядим, кто станет ржать последним. Теперь наша главная задача — обесчестить бесхитростных, добрых и наивных отцов-инквизиторов в особо извращенной форме, а под конец заставить расплатиться за предоставленные им сексуальные услуги по тройному тарифу…

Он зло скрипнул зубами, припомнив недавние минуты унижения, и поклялся:

— Короче, Склихасофский, даю обет содрать с этих жуликов в рясах повторный выкуп! И такой, что они будут ползать по всей Европе с протянутой рукой и просить милостыню, дабы наскрести нужную сумму. Помнится, мы обещали Кейстуту подломить эту воровскую малину. Так вот возникла у меня одна небольшая идейка, как взять Христмемель на гоп-стоп. И идейка эта даже не с изюминкой, а с цельным черносливом. Говоришь, я мастер гениальных экспромтов? Тогда слухай сюда за еще один…