Договорить он не успел — звонко тренькнул арбалетный болт, впившийся в щит. Псевдокрестоносец осторожно выглянул сбоку, оценил картину и мгновенно сменил тон:

— А впрочем, если есть желание, стой тут, я не против.

И все равно дюжине смельчаков было бы несдобровать, навались на них разом все защитники замка. Но добежать с других, дальних участков к воротам нужно время, а кроме того не могли они оголить стены, ибо за рекой, на литовском берегу, вдруг поднялся в небо здоровенный черный столб дыма. То был сигнал. Повинуясь ему, из-за больших сугробов откуда ни возьмись вынырнули язычники, бегущие к замку и торжествующе завывающие нечто дикое.

Оставались те, кто находился на ближних к воротам участках стен. Именно им надлежало поспешить, дабы успеть вышибить наглецов из прохода и успеть закрыть ворота перед грозной конной лавой литвинов, выкатившейся с литовской стороны на заснеженную гладь Немана.

Но большую часть защитников замка остановила необычная пугающая картина. И они, остолбенев, с выпученными от ужаса глазами, наблюдали, как пятеро недавно погибших вдруг разом поднялись со снега, торопливо вскочили на коней и как ни в чем не бывало дружно устремились к замку. А самым страшным было то, что голов у мертвых крестоносца и сержанта по-прежнему не имелось. Ошеломленные увиденным, многие на время попросту забыли об открытых воротах замка и поднятой решетке.

Впрочем, не все. Хватало и вояк, начисто лишенных воображения, которые успели спохватиться, что сейчас, не взирая ни на что, самое главное — ворота. Если они останутся по-прежнему открытыми, замку придет неминуемый конец. И они, толкая друг друга и спотыкаясь на ходу, ринулись вниз.

Увы, проход был узким и окружить язычников возможности не имелось, а лобовые атаки успеха не приносили. Да мало того, время от времени продолжали звонко щелкать спускаемые тетивы арбалетов и то один, то другой из крестоносного братства валился на снег, давно побуревший от человеческой крови.

Пробовали стрелять в ответ, но щиты надежно закрывали стрелков. А прицелиться в сражающихся на мечах литвинов и вовсе не было никакой возможности — мешали свои же воины. Однако, не взирая на вражеских арбалетчиков, тевтонам удалось зарубить одного и серьезно подранить еще двоих. Оставшаяся троица потихоньку попятилась. Но тут к язычникам вновь подоспело подкрепление — та самая пятерка мнимо погибших.

Меж тем звонкий цокот копыт несущейся во весь опор литвинской рати становился все громче и громче. И чем слышнее был он, тем больше таяли надежды защитников на благополучный исход дела. А когда в замок с мечом наголо ворвался возглавлявший конных сам Кейстут, всем стало окончательно ясно, что сегодня всевышний отвернулся от тех, кто в него верит.

Последний очаг сопротивления возник у донжона[41]. Возглавлял его Дитрих фон Альтенбург. У надменного рыцаря имелось много недостатков, но трусость в их число не входила, да и мечом он владел мастерски. Именно благодаря своему умению, он в одиночку продержал наседавших на него литвинов столько времени, чтобы все, кто спустился с дальних участков стен, еще не захваченных литвинами, успели добежать и укрыться в высокой башне. Подобно капитану тонущего корабля, фон Альтенбург последним величественно шагнул за тяжелые дубовые двери, моментально закрывшиеся изнутри.

Впрочем, двух стрелков в белых плащах крестоносцев, оставшихся у ворот, дальнейшие перипетии взятия замка мало волновали. Оба практически одновременно стянули со своих голов тяжелые трехкилограммовые шлемы, вытирая пот.

— Неплохо мы поработали, — констатировал Улан, оглядывая место недавнего сражения.

— Да уж, можем, когда захотим и особенно когда нас не просят, — согласился Петр и принялся критически разглядывать свой сужающийся наверху шлем. — Слушай, я ведь не больше часа в этом ведре пробыл и то весь вспотел и чуть не задохнулся. Как же они его в больших сражениях умудряются день-деньской на себе таскать?

— Жить захочешь — потаскаешь, — философски заметил Улан. — Зато благодаря ему ты цел остался.

— Скорее уж, благодаря вон кому, — и Петр кивнул вниз, указывая на прислонившегося к нему литвина, продолжавшего держать на копье щит с пятью арбалетными болтами, торчащими из него. — Алло, парень, вообще-то отбой давно. Или ты заснул там? — осторожно окликнул он и, нагнувшись, легонько тряхнул держателя щита за плечо.

Воин, по-прежнему не отвечая, молча накренился на правый бок и рухнул как подкошенный. Шлем свалился с его головы, обнажив волосы цвета свежевыпавшего снега. Копья при падении он из рук так и не выпустил.

— Мать же ж твою, да он ранен! — ахнул Сангре, торопливо соскочив со своего выступа и склонившись над литвином. — Алло, эльф, ты того, давай не помирай!

— И хорошо ранен, — уточнил подоспевший Улан. — Притом в нескольких местах. Ему бы лекаря срочно. Эй, — окликнул он второго щитоносца. Но тот даже не пошевелился, продолжая стоять и закрывать выступ, на котором уже никого не было. — Что за… — растерянно начал было он, но, присмотревшись, ахнул.

Оказалось, упасть воину не позволяет лишь арбалетный болт, пригвоздивший плечо бедняги к стене. Еще один болт торчал у него в боку, а третий — в левой ноге. Улан припал к груди и облегченно выдохнул:

— Дышит…

Пока спешно разысканный Вилкасом лекарь занимался перевязками обоих щитоносцев и заодно остальных раненых, сражавшихся бок о бок с Петром и Уланом, Локис помалкивал. Но стоило лекарю закончить и податься вглубь замка, разыскивая прочих нуждающихся в его помощи, жмудин, видя, что хозяин не обращает на него внимания, не выдержал и что-то прорычал. Впрочем, рык был скорее просительным.

— И чего ты жаждешь, недостающее звено эволюции? — обернулся к нему Сангре.

Богатырь, указал в сторону донжона, где защитники продолжали сопротивляться, и зарычал еще раз, гулко грохнув в свою могучую грудь кулаком. Да и тон рыка сменился, став куда воинственнее.

— Хочешь, чтобы я отпустил тебя повоевать, — догадался Петр.

— А еще он говорит, что ему стыдно, ибо он до сих пор не убил ни одного врага, — добавил Улан.

— Ох ты мой кровожадненький, — умилился Сангре. — Ну ничего, я тебя позже медалькой награжу «За взятие на понт», — а Улан, обратившись к Локису, что-то сказал ему, отчего тот расплылся в широченной, от уха до уха улыбке.

— Он что, так обрадовался будущей медали?

— Я пояснил, что благодаря ему ты застрелил не меньше двух десятков, следовательно, он как заряжавший твой арбалет может записать на свой счет половину, — улыбнулся Улан и вновь что-то произнес.

На сей раз Локис недовольно нахмурился, резко мотнул головой, взревел пуще прежнего, указывая на Петра.

— А с чем он теперь не согласный? — осведомился Сангре.

— Сказал, что отпускаю его, а он не согласился. Мол, ты его начальник и пока не дашь разрешения…