Ельга не поднимала глаз, опасаясь, что сияние их озарит всю гридницу и выдаст ее восторг. Асмунд не был равен ей происхождением, но его дед был побратимом ее отца, а значит, сам Ельг признавал этот род за ровню. Пусть лишь тогда, когда сам был сыном одного из мелких конунгов Северного Пути, но прошлого не изменить, побратимство заключается навсегда. А ни тот старый Асмунд, ни его потомки ничем не запятнали своего имени и остались достойны этой чести.

Кое в чем Асмунд оказался даже лучше Свена – он ведь родился в законном браке.

Среди потрясенного молчания Асмунд поднял глаза на Ингера. Потом глянул на Ратислава – искоса и немного пренебрежительно, будто спрашивая: чем ты можешь ответить? Тот молчал, лицо его было бледно от негодования на судьбу. Узнав от Вуефаста, что цесарь не женится на Ельге, он посчитал свое дело почти сделанным – и вдруг такое препятствие!

– Я не допущу этого! – вдруг раздался хриплый от волнения женский голос.

Будто разгневанная суденица ворвалась туда, где ее не ждали…

Ельга обернулась и увидела Прекрасу. Бледная как смерть, та сделала несколько шагов вперед.

– Пусть бы там… это ничего не значит! – задыхаясь, выговорила княгиня. – Ратислав… будет кормильцем нашего сына. Мы с князем так решили. Только он один может взять в жены сестру князя, названную мать… моего сына. Никто другой. Я не позволю. Мы не допустим… – Она взглянула на Ингера, призывая поддержать ее, хотя и без того говорила с непривычной решимостью. – Она выйдет на Ратислава… или ни за кого.

– Это моя сестра! – Свен положил руки на пояс и тоже шагнул вперед. – Никто не выдаст ее замуж против моей воли!

– Ошибаешься! – возразил Ингер. – Мне она тоже сестра. И я – глава рода, мне принадлежит право решать судьбу незамужней девушки.

– Ты не принудишь свою сестру выйти за человека ниже ее родом и положением, если есть более достойный!

– Если так… Ратислав будет моим побратимом! – объявил Ингер, и сам Ратислав вздрогнул от неожиданности, услышав это. – Нынче же! Я смешаю с ним кровь перед Перуном, и никто не скажет, что теперь он хоть на волос уступает… иным! – Прищурившись, Ингер уколол Асмунда пренебрежительным взглядом.

По гриднице прокатился гул голосов. Ельга не удержалась и прижала ладонь ко рту. Никто не ожидал таких событий от этого дня!

– Твоя воля, с кем смешивать твою кровь, – Свен переменился в лице, но не растерялся. – Этим ты, может, сделаешь твоего побратима равным побратиму моего отца, но не сделаешь лучше него! Мои люди много лет собирали хорошую дань в Деревах, а теперь собрали и в угличах…

– Не так уж много вы там собрали! – выкрикнул Славон. – Три тощих девки да две хромых коровы!

Гриди настороженно засмеялись.

– Не так много, как брали в Деревах, – согласился Свен, – но угличи народ не столь уж многочисленный и весьма бедный. У них почти нет хороших мехов, но мы привезли жито, мед, воск, и челядь. Привезите из Деревов больше, чем брал там я, и тем вы докажете, что ваша удача больше. Что именно вы достойны породниться с моим отцом.

– А если одинаково наберут? – спросил Вуефаст, с неудовольствием наблюдавший за ссорой.

– У мужчин всегда есть верное средство выяснить, чья удача больше, – ответил ему Асмунд, глядя на Ратислава. – Ты знаешь его, Ратьша?

– Я знаю его, – подтвердил тот, прямо глядя на соперника. – Твой дед умер молодым. Видать, такова ваша родовая удача.

– Ему еще дома, в ранней юности, было предсказано, что он не доживет до старости, но будет считаться хорошим человеком и великим воином. Что уважение к нему и слава о нем пройдут по всему миру. Это, как видишь, сбылось. Думаю, такой удаче многие позавидуют.

Они не питали бы вражды друг к другу, если бы каждому не приходилось защищать честь и влияние своего вождя. Для Ратислава соперничество за руку Ельги было лишь частью этой борьбы, но оба они понимали: речь идет о том, кто останется в Киеве хозяином, а каждый из них – лишь меч в руке истинных бойцов.

От решительной схватки со смертельным исходом их отделяла только зима – только время, нужное на поход в Дерева за данью. А дальше одному из двух женихов Ельги придется умереть, а одному из двух вождей – покинуть Киев.

Украдкой Ельга взглянула на Прекрасу, желая знать, как все это приняла княгиня. Но могла бы не таиться: Прекраса не замечала ничего вокруг. Она сидела на своей половине престола, такая же бледная, и взгляд ее голубых глаз был устремлен на что-то недоступное иным взорам, но ужасное. Ей тоже была ясна цена победы и поражения в этой борьбе. Может быть, яснее, чем всем остальным.

Не в том беда, что берлога тесна, подумала Ельга, чувствуя, как гулко бьется сердце. А в том, что они оба, Ингер и Свен, – медведи.

* * *

К ночи подморозило. Если бы кто увидел трех всадников, пробиравшихся вверх по склону Киевой горы, то отнес бы их к посланцам Марены – выходцам из Нави, что в эту пору кружат близ жилья, несут людям страх, тоску, болезни и смерть. Кони осторожно ступали по застывшей грязи, прикрытой тонким платом мелкого снега. Всадники ежились под плащами из толстой вотолы, прикрывая лицо от ветра и чужих взглядов. Но никто их не видел: кияне давно разошлись по избам и легли спать. Лишь луна предзимья, желтоватая, будто нездоровая, равнодушно взирала с высоты.

У ворот всадники постучали – негромко, так, чтобы только дозорные услышали.

– Что за встрешный бес там колотится? – раздался с бревенчатой вежи над воротами недружелюбный, с примесью тайного испуга голос.

– Для воеводы вести от родни, – ответил один из всадников.

– Кто вы? – с вежи свесился десятский.

К счастью, это оказался Ольгер, по голосу узнавший Боряту Ярогостича. Ночных гостей впустили и проводили до воеводского двора. Там уже все замерло, в хозяйской избе спали.

– Что, срочное что-то? Будить воеводу?

– Нет, – Борята помотал головой. – Вести до утра обождут, а ты нас в тепло поскорее пристрой, намерзлись, как волки. Лучше ключницу разбуди, пусть даст поесть что-нибудь, хоть хлеба горбушку, а то скакали весь день, не евши.

Немедленного свидания с зятем Борята и сам не желал, предпочитая сначала отдохнуть. Зато когда его утром привели в избу, где Ружана кормила детей, а Свен собирался в гридницу, стало ясно, зачем он ехал ночью.

– Надобно нам было, чтобы ни одна собака нас в Киеве не видала, – пояснил Борята удивленной сестре и ее мужу. – Дело у нас тайное… Такое, что только на острове Буяне сыскать.

– Это что же? – Свен, охваченный любопытством, отложил уже взятый было кожух на бобре и сел на лавку. – Неужто еще кто помер?

В эту пору древлянский князь уже должен завершать гощение. У него мог выйти раздор с Лютославичами – тогда, конечно, Ярогость прислал бы к киевскому зятю за подмогой. Но Борята «печаль» по родным не носил и вид имел скорее возбужденный, чем горестный.