Гвалт не стихал. Два года назад Свенгельд сдержал слово, данное Ингеру, и собрал ратников с земли Деревской для второго похода на греков. Начал он с Лютославичей, родичей жены, обещая им снижение дани на три года после похода и долю в добыче. За год-другой, глядя на них, собрались за море и другие, и в итоге Ярогость привел в Киев неплохую дружину из двухсот человек. В каждом роду с тех пор завелись кое-какие вещи из шелка и серебра, что вызывало зависть тех, кто не решился покинуть дедов угол.

– Мы ныне в Киеве на торги вхожи, красно платье носим! – поддерживали Ярогостя одни.

– За красное платье вы дедов продали, под русами ходите, а до чести древлянской вам дела нет! – кричали им другие.

С трудом Горяни и еще нескольким старикам удалось водворить хоть какой-то порядок.

– О том надо думать, как свою волю вернуть! А не о том, кто куда топор метнул! – восклицал Хвалимир. – А будем старые предания перебирать, так и останемся холопами до скончания века! Новый князь русам клятв не давал, ничем не обязан! Это случай нам боги посылают ярмо сбросить! Упустим – внуки нам не простят!

– Не будем с русами в дружбе, так вы забудьте всеми древлянами владеть! – не унимался Ярогость. – Боголюб только потому по всем Деревам гостил, что за ним Свенгельд стоял! Будет Свенгельд за новым князем – будет по-прежнему. А выберете крикуна такого, то и Свенгельд, и ужане, и жеревичи, и случане – все на нас подымутся! Посрамление свое припомнят!

– Нет худшего срама, чем под русами ходить! Лучше всем нам умереть, но волю сохранить и честь дедовскую не порушить!

– Это отец твой честь порушил? – Горянь, не в силах больше терпеть, поднялась и подошла к Хвалимиру. – Щенок! Как смеешь! Волчонок! Убирайся с глаз моих, пока я тебя по хребту посохом не вытянула!

– Да я уйду! – Хвалимир попятился, опасаясь, что старуха, с горящими глазами на бледном лице к нему приступавшая, и впрямь полезет в драку – не бить же ему старшую жену своего отца. – Горько мне смотреть, как вы, старцы, отцы и деды, старые топоры пересчитываете, а внукам своим навек рабскую долю куете!

Он быстро поклонился чурам у очага, потом Горяни, потом всем старейшинам разом, а затем быстро вышел.

Старейшины разошлись по прежним местам. Вместе с Хвалимиром ушло желание спорить и как будто даже сама жизнь; все сидели, переводя дух и не шевелясь, словно деревянные чуры. В обчине повисло молчание…

* * *

Свен был на пристани, осматривал подготовленные лодьи, когда его отыскал челядин из дома.

– Госпожа послала! Велела передать, приехал брат госпожи! – доложил он вполголоса, поскольку весть была тайная.

Свен переменился в лице. Этого вестника он уже ждал, и с каждым днем все нетерпеливее. Ему пора было отправляться в угличи за данью: живущие на десять дневных переходов южнее, те уже закончили жатву, а Свен хотел вернуться в Киев до снега. Но как уехать, не зная, что происходит у древлян?

Дома он застал юного Лютобора, Ярогостева сына. Ружана и Ельга сидели по сторонам и при виде Свена встали. Лица у них были красноречивые, но уста не решались заговорить.

– Будь жив! – Свен подошел обнять шурина. – Ну, что у вас?

– Отец прислал, – как обычно, начал тот. – Есть у нас, у маличей, новый князь.

– Кто?

– Не поверишь…

– Ну?

– Хвалимир Боголюбович!

– Да врешь!

– Истовое слово! Отец сам не верил, да у него на глазах все было. Его, Хвалимира, Горянь из обчины было выгнала. Он там обругал всех: сидите тут, дескать, бородами меряетесь, а русы с нас дань берут! Надо, сказал, думать, как волю нашу вернуть, а не кто куда топор метнул.

– Какой топор, ляд его бей?

– Предание у нас такое. Про Малу и ее сыновей. Горянь ему: поди, мол, прочь, сам не дорос дедов учить. Он ушел. А все молчат. Привыкли-то, как оно сто лет у нас шло, а теперь, чуют отцы, по-старому уже толку не будет. Про дань вспомнили: князь-то больше всех платит и за других в ответе. Перед дедами стыдно, что волю их порушили, сами младшему племени дань даем. Говорили иные, что прав Хвалимир, хоть и молод: сыновья Малы никому дани не давали, а мы даем, проклянут они нас. Да как, говорят, с русами быть? А Воимир и говорит: пусть Хвалим посох Малов берет, коли такой удалой. Отец спорил с ними, говорил, до беды вас этот удалец доведет. Но тут сам Лычина… Все думали, его выберут, он после Боголюба самый старший и родом почтенный. А он говорит: а ведь прав молодец! Выберете меня, старика, куда мне против Ингера и Свенгельда? Может, оттого мы и дань стали платить, что у нас выбирают за долгую бороду, а у русов – за длинный меч? Нужен и нам князь молодой, сильный да задорный. И так хорошо сказал, у всех аж глаза загорелись. Пошли за Хвалимиром. Хочешь, говорят, княжить? Он говорит, коли вы меня изберете, я хоть умру, а от дани древлян избавлю. Отец еще сказал: ты-то умрешь, а скольких еще за собой потянешь? Да наших не слушают…

Лютобор опустил глаза, не решаясь уточнить, что не любят их за дружбу и родство с самим Свенгельдом.

– Отец велел передать: ты, родич, нас не выдай, – добавил парень. – Мы за тебя горой стоим, Ружанку срамить не дозволяем никому, ради чести нашей и твоей. Но и ты уж смотри… Если будет у нас против Киева какое возмущение, то и вам, и нам худо придется.

Свен сел к столу и в задумчивости положил руку на престольницу. Опасения Лютославичей ему были понятны, но они здесь мало что значили. Новость обещала немалые потрясения для всех – древлян и киян. Хвалимира они с Ельгой знали: семь лет назад Свен виделся с ним и в Малине, и в Киеве. Он сам отпустил Хвалимира из плена с вестями для древлянских старейшин. Именно Хвалимир первым начал прошлую войну разорением полянских окраин. Свен запомнил его как человека неглупого и решительного. То, что он встанет во главе древлян, обещало немало бед тому, кто будет собирать с них дань…

Ельга и Ружана не сводили глаз со Свена, ожидая, что он скажет. Но он молчал.

Будь в Киеве все по-старому, он знал, что делать, чтобы обезопасить свою дружину и обеспечить сбор. Но… это делать придется не ему.

– А ты его тогда ковшом по голове… – пробормотала Ельга, надеясь пробудить брата от задумчивости.

– Он не видел. Ну что ж… – сказал наконец Свен. – Хвалимир не друг нам… но то не моя печаль. Ингер ведь хотел древлянам свою силу показать? Услышали его боги. Вот ему и случай… показать, кто князь в Киеве и на что годен.

– Ты скажешь ему?

Свен подумал. Ингер не просил у него советов, и он не собирался их давать. Но совсем промолчать означало дать повод обвинить его в предательстве.

– Как пойду к нему прощаться – скажу. Мол, княжит после Боголюба Хвалимир, Боголюбов сын. А как у них дело пойдет… Откуда мне знать, я не вещун! Ты, Борята, вот что… – Свен поднял взгляд на шурина. – Хвалимир в гощение ведь не ходил еще?