Таким образом, мне следовало бежать.

Сноровку и мужество лабане превозносят даже враги, однако и они не были безрассудны настолько, чтобы идти через Зеленый Ад в темноте. Когда пришло время остановиться, я смиренно увела врагов в сторону от следа, опознанного как след ночных хищников – не только ради собственной безопасности, но и с тем, чтобы убедить их в своей искренности. Мы встали лагерем в самом безопасном месте, какое мне только удалось найти. Здесь меня неохотно освободили от кляпа – ровно настолько, чтоб я успела покончить с остатками собственной воды и пищи. Поделятся ли они со мной назавтра своими припасами, судить я не могла.

Затем меня, конечно же, связали по рукам и ногам, после чего усадили под дерево и, в довершение всего, привязали поперек пояса к стволу. Вдобавок один из пятерки остался стоять на часах. Это было вполне ожидаемо, однако я мысленно выругалась. Как тут сбежишь, при этаких-то предосторожностях?

Со временем пришлось оставить эти мысли: усталость лишила меня чувств не хуже падения со скалы. Наутро мои пленители устроили совещание, на коем, очевидно, дискутировали о необходимости моей дальнейшей помощи. Я замерла, едва осмеливаясь дышать. Наконец один из них подошел отвязать меня. Это означало еще день жизни. Но много ли их осталось?

Второй день прошел практически так же, как и первый, за исключением того, что я изо всех сил старалась догадаться, где могут оказаться мулинцы, и уводить лабане в сторону от подобных мест. Для этого пришлось немало побродить по негостеприимным топям, но обвинить меня в этом враги не додумались: насколько им было известно, из негостеприимных топей состоял весь Зеленый Ад от края до края. В какой-то момент я учуяла зловонный запах, в коем уверенно опознала остаточный эффект экстраординарного дуновения болотного змея, однако самого дракона – и к счастью, и к несчастью – поблизости не оказалось.

Однако мы обнаружили нечто иное. И, как ни ужасно было мое положение пленницы, я в глубине души порадовалась тому, что прошлой ночью не сумела сбежать: иначе я упустила бы шанс побольше узнать о том, зачем лабане явились в Мулин.

Поначалу я испугалась, что мы наткнулись на мулинских охотников, или, хуже того, на стоянку. Но источник движения и звуков, заставивших тех, кто держал меня в плену пригнуться и вскинуть копья, оказался другим – еще одним отрядом лабане.

Их было трое, но некоторые несли при себе лишнее снаряжение, местами испачканное кровью. Нетрудно было догадаться: в пути их товарищей постигло несчастье. Радоваться гибели людей, пусть даже врагов, я не могла, однако это обнадеживало: теперь захватившие меня могли воочию убедиться в ценности такого проводника, как я. Я от души надеялась, что именно об этом они и сообщили второму отряду во время негромкого обмена информацией. Судя по жестам, второй командир был сильно недоволен своими людьми, из-за которых отряду пришлось идти через болота назад.

Что до меня, я напряженно размышляла. Два отряда вполне могли означать, что имеются и другие. Оба были невелики. Ни у кого не было при себе огнестрельного оружия, выстрел из коего объявил бы об их присутствии не на один километр вокруг. Все эти обстоятельства свидетельствовали о скрытности. Сомнений быть не могло: это разведчики, ищущие проход через Зеленый Ад.

Я не военный стратег, однако прекрасно понимала: успех их поисков скажется на обороне Байембе самым ужасным образом. Теперь я была просто обязана сбежать и предупредить кого следует.

Второй отряд не присоединился к нашему, и это укрепило мою уверенность в том, что передо мной разведчики. Всех бед и всех мук адовых им в их поисках! «Наш дом поглотит вас», – так говорил Йейуама, и ради тех, кто в эту минуту находился на севере, я молилась о том, чтобы так и случилось.

Мы двинулись дальше. От усталости я то и дело спотыкалась. Казалось, я вот-вот умру от жажды, и, наконец, предводитель лабане смягчился настолько, что позволил мне напиться. Но многочисленные ссадины и царапины воспалились и отзывались на любое движение, суставы ныли, и я даже не знала, сколько еще продержусь. Сил придавала одна лишь перспектива бегства… однако я понимала: чем дольше откладывать побег, тем вернее он кончится неудачей.

Как ни странно, надежду мне внушило падение. Запутавшись ногой в гуще папоротника, я жестко приземлилась на правый бок. И жестким вышел не только удар о землю: в бедро больно впился твердый предмет, лежавший в кармане. Это был перочинный нож – тот самый, многие годы назад стащенный у брата Эндрю и верно служивший мне с тех пор.

При помощи этого ножа (вкупе с толикой гибкости) я вполне могла бы освободиться от пут. Таким образом, одна проблема – хотя бы потенциально – была решена, и испытанное при этой мысли облегчение придало мне уверенности, что я сумею справиться и с остальными. Оставалось чем-то отвлечь выставленного на ночь часового, а после этого найти надежный путь к бегству.

Для всего этого требовалось правильно подобрать место привала. Заставив усталый мозг поднапрячься, я была вознаграждена ценным наблюдением: вокруг оказалось довольно много стрекодраков. Выше я упоминала о том, что эти существа насекомоядны, а исследуя их, выяснила: если такое количество особей обитает на столь ограниченном пространстве, неподалеку непременно должен быть и соответствующий источник пищи – то есть место большого скопления насекомых.

Отыскать то, что мне требовалось, незаметно для лабане оказалось нелегко, но наконец, я заметила искомое – осиное гнездо не слишком высоко от земли. Обыкновенно осы по ночам неактивны, но я по собственному горькому опыту знала, как легко можно их растревожить.

Справляя физиологические нужды, я ухитрилась вынуть нож из кармана: для этого меня развязали, так как никто из державших меня в плену не горел желанием мне в этом помогать. (Уединиться в процессе они мне, впрочем, не позволили.) Зажав нож в ладони, я с замиранием сердца ждала, пока меня снова свяжут, и незаметно перевела дух, когда с этим было покончено. Меня, как и накануне, привязали к дереву, а затем на моих глазах сели ужинать.

У лабане имелись с собою припасы, но они при всяком удобном случае пополняли их охотой. (Только охотой и никогда – собирательством; пожалуй, их опасения, что любое местное растение может оказаться ядовитым, и недоверие к моим советам нетрудно понять.) В тот день я и открыла для себя, как далеко цебане может метнуть копье: один из них пронзил дукера насквозь с такой дистанции, которую я сочла бы просто невозможной. Это не на шутку повышало вероятность, пустившись в бегство, получить копье меж лопаток… но я собрала волю в кулак и сказала себе, что обязана освободиться.

Однако с побегом следовало подождать, пока все не улягутся спать. Накануне вечером их предводитель, прежде чем лечь, проверил надежность моих уз, и надеяться, что на сей раз он не заметит перемены, было нельзя. Но, как только в лагере наступила тишина и на ногах остался лишь часовой, я раскрыла нож и принялась за работу.

Труднее всего было справиться с первой задачей – перерезать лианы, стягивавшие запястья. Я несколько раз порезалась, а один раз выронила нож, отчего сердце едва не вырвалось из груди – что, если мне не удастся нащупать его вновь? Но нож нашелся, и я снова взялась за дело, не забывая все это время изображать непробудный сон.