но я отделался за всё время только парой пощёчин, нет. Всё же их было больше, ведь мне и от отца доставалось, и от барона Эрно ещё в самом начале. Да ещё и мозги мне стряхнули ненароком, и на ноге такой синяк, что ходить больно. Но всё это я переживу, всё это входило в норму.

А вот теперь, когда убили свидетеля, я впервые понял, что хожу по тонкому льду. Мой отец — человек очень серьёзный, его не остановило даже убийство мешавшего ему старика-француза, и думаю, не остановит и убийство меня — своего побочного сына.

Как он там сказал в последний раз? Я оказался слишком проблемным? Так? Что помешает ему воплотить свои угрозы?

Я вспомнил наш разговор о зеркалах в недалёком прошлом. Отец так и сказал тогда прямо: тот, кто знает о зеркалах, или умирает, или должен быть родственником… Что-то в этом духе, по-моему.

Я — родственник… Пока, но стал уже проблемным и неудобным. Что мой отец сделает со мной? Перешёл ли я ту последнюю грань его терпения? И мне подсыпят что-нибудь в пойло и отправят в ров вниз головой, как Отца Бертока?

Весь день я боялся пить из того кувшина, что принесли с кухни, я притронулся к нему только после того, как из него Габиан выпил и не отъехал. Да, наверное, это уже паранойя. В кого я превращаюсь?

А к вечеру я не выдержал, мне, наверное, просто надо было спустить пар, пока, как у паровоза, котёл не взорвался, и я сам спросил этого Габиана:

— Сколько вы уже служите моему отцу?

Габиан долго молчал, и я уже подумал, что он не только великий немой, но и великий глухой. Да и чёрт с ним, не больно и хотелось разговаривать, но… Он ответил:

— Долго…

Да, наверное, долго он с таким содержательным ответом собирался, выспаться можно, честное слово.

— За что это он вас так? — Я, лёжа, пожал плечами и усмехнулся: — Наградил? Наказал? Сначала Патрик, теперь я…

Я с обеда уже для удобства подсунул под голову подушку и сейчас наблюдал за Габианом с её высоты и ждал ответа. А тот опять долго молчал, о-о…

— Я — слуга, я не выбираю поручений…

Я усмехнулся и добавил:

— После того, как вы проворонили Патрика, я бы вам и коня не поручил охранять…

Я ждал чего угодно, что он вскипит, возмутится, уйдёт, но это был настолько неэмоциональный человек, что меня от тоски передёрнуло. Где отец откопал такого? Это же мрак!

Зато я подозревал, что он был предан графу сильнее любого пса и доносил обо мне всё, что видел. Да пусть делает, что хочет. Достала эта жизнь.

После долгого молчания Габиан всё же собрался и дозрел до ответа:

— После того, что вы сделали, милорд, я бы вас выпорол на конюшне, но граф — слишком мягкий человек…

У меня вырвалось невольно:

— Ага, очень мягкий, а ещё очень беленький и пушистенький… — Поймёт ли он мою шутку? Плевать! Что он вообще может понять? Великий немой, великий глухой, великий тупой…

Но на его счёт я, видимо, ошибся, ко всему прочему Габиан был ещё и мстительным, и злопамятным.

Утром же он, как мой камердинер, брил меня и нарочно в двух местах порезал лицо, хотя до этого дня не делал подобного ни разу.

— Какого мрака, Габиан?! — я возмутился.

— Простите, милорд…

Проклятье! Я видел, как он смущённо поджимает губы, а у самого глаза блестят от восторга. Вот так у меня в Лоранде появился личный враг, мелочный и коварный, он спал и видел, как сделать мне подлость и усложнить мою и без того безрадостную жизнь.

А ещё через день в Лоранд нагрянули свидетели. Я услышал, как на дворе разрываются местные собаки, и подошёл к окну. Оно не было закрыто витражом, небольшие прозрачные ромбовидные стёкла пропускали свет и через них хорошо просматривался двор замка.

Их было шестеро, столько сразу я ещё не видел. Все верхом. И одежды на них на всех были тёмно-синего цвета, не такие, как обычно у всех свидетелей, каких мне доводилось видеть.

Спросить, что происходит, было не у кого, но я подумал, что всё это связано со смертью своего. Это либо похоронная команда, либо следственная комиссия, а может, и то, и другое в одном флаконе, как Проктер энд Гэмбл.

А что, отец думал, что смерть свидетеля пройдёт бесследно? Он же не во сне умер от остановки сердца и не от инфаркта, а утопился в лорандском рве, это куда как подозрительно.

Они будут проводить допросы всех живущих здесь и постараются узнать, что случилось. Скорее всего, они доберутся и до меня.

Интересно, успел ли Отец Берток сообщить что-нибудь обо мне? А может, эти люди явились за мной? Почему их так много, когда обычно они ходят парами? Что теперь предпримет мой отец? Спишет всё на несчастный случай и старость свидетеля?

Я решил, что если со мной будут разговаривать, я буду молчать об Энионе, о Нандоре, тем более, о том, что хоть отдалённо могло навести их на мысль об Арсе из Эниона.

Я ждал, что появится отец и предупредит меня о том, что мне делать, но день прошёл так же, как и все до этого. Никто не тревожил меня, не вызывал на допросы и не приходил. Мои будни «скрашивала» только унылость Габиана.

Я думал, я представлял себе, что могут спросить у отца, у меня, у всех жителей Лоранда. Всегда есть кто-то, кто хоть что-то видел, невольный свидетель. Но может, отец мой всё же подстраховался? Иначе, зачем бы он довёл всё до этого? Должен же был он понимать, чем всё обернётся.

Меня вызвали на допрос через несколько дней, не удивлюсь, что самым последним в Лоранде. Я готовился морально к чему угодно, но вопросов было всего несколько. Меня посадили за стол. Свидетель, что спрашивал меня, отличался от всех, кого я до этого видел. Те были стариками разной степени дряхлости, этот