Сигнал прозвучал. И опять все четыре воина удержались в седле, хотя один из данов явно пытался ударить так, чтобы копье, соскальзывая со щита, якобы нечаянно угодило в круп лошади[46]. Но слишком велика была скорость разгона, и лошадь отделалась только глубокой царапиной. Тем не менее герольд не преминул подскакать к дану и резко предупредить его.

Перед началом третьей и последней копейной схватки славяне после сигнала рога чуть задержались, что-то обсуждая, и видно было, что они не стали гнать лошадей так же, как делали в первых двух случаях. Это заметили и на берфруа, и рыцари в королевской ложе, потому что последнее столкновение произошло уже не по центру ристалища, а заметно в стороне. Но если даны, после очередной безуспешной попытки выбить противника из седла, хотели проскакать к самому барьеру и там развернуться, как это было после первых схваток, то славяне развернулись сразу же после третьей схватки, и, теперь уже ударив лошадей шпорами, устремились за противником вслед. Даны слишком поздно спохватились. Только шум на берфруа заставил их оглянуться и попытаться погнать своих лошадей, чтобы иметь возможность развернуться на безопасном расстоянии от противника.

Но над плечом Люта уже сделала несколько оборотов праща, и камень аккуратно попал в шею Гунальду, не прикрытую бармицей, потому что данские рогатые шлемы бармицы не имеют. Гунальд вылетел из седла.

Одновременно с Лютом поднял свою плетку и Далимил. Но его противник был почти недосягаем для удара и мог заскакать в ресе, что допускалось правилами, для разворота. Тогда плеточник все же взмахнул своим странным оружием и захлестнул лошадь за заднюю ногу. Упали вместе и лошадь, и воин, но лошадь тут же вскочила, а всадник остался лежать со сломанной шеей. Далимил развернулся, чтобы помочь Люту расправиться с оставшимся в живых оруженосцем Сигурда.

И тут сам герцог пустил коня вскачь и выскочил в ристалище. Но не для того, чтобы принять участие в бое. Предметом его атаки стал герольд.

– Он умышленно поразил лошадь! – закричал герцог. – Это против правил!

– Лошадь жива и здорова, – возразил герольд. – Только всадник погиб.

– Но удар-то был нацелен в лошадь! – герцог махал руками, и к нему со всех сторон устремились турнирные стражники, грозя алебардами.

Герольд совсем не испугался бешенства данского вельможи.

– Сегодня утром, герцог, вы на моих глазах трижды сшибали своей лошадью лошадь противника. И даже покалечили одну из лошадей. Он же лошадь совсем не покалечил. Если она ваша собственность, можете поймать ее.

Стражники, ничуть не обращая внимания на возмущение герцога, довольно грубо ударили несколько раз его коня по крупу, заставляя побежать. Сигурд вынужден был направить коня уздой, но возвращаться в ресе не собирался, а вознамерился покинуть ристалище. Однако дорогу ему опять преградили стражники с алебардами, выставившие барьер достаточно высокий, чтобы через него могла перепрыгнуть лошадь с тяжелым оружным всадником.

– Что еще такое! – в ярости вскричал герцог, хватаясь за меч.

– Вернитесь в ресе, – сказали ему. – Вы требовали Божьего суда, суд состоялся. Вам предстоит выслушать приговор.

Сигурд обернулся как раз в тот момент, когда Гунальд упал. Меч Люта угодил ему в шлем прямо между устрашающими, выкрашенными под цвет крови рогами и прорубил металл.

– Я пришлю графу Оливье 250 солидов для королевской казны, – сказал Сигурд. – Может быть, Карлу Каролингу хватит этих денег, чтобы вооружить для меня достойного соперника на завтра…

И он послал коня вперед, будучи не в силах переносить публичный позор приговора.

Стражники не решились остановить его своими алебардами, потому что это было бы уже нападением на герцога.

* * *

Сигурд в несколько минут преодолел дорогу от ристалища к палаточному городку, полупустому в связи с Божьим судом. Люди сидели в основном у дальних костров, где располагался лагерь саксов, участвующих в сегодняшнем меле. Там слишком много раненых, чтобы оставить их без присмотра. Герцог гнал коня, убегая от позора, который бывает сильнее любого страха, особенно для натур сильных и привычных к всеобщему поклонению. И уже въехав на срединную дорогу, проходящую между палаток, вдруг вспомнил высокую и сильную фигуру князя Ратибора, стоящую в ресе рядом с таким же высоким и сильным Годославом. Князья беседовали между собой мирно и с явной симпатией друг к другу.

И герцог остановил коня.

Он сам еще не знал, почему остановил, не понял, что заставило его так поступить. И только потом сообразил, что находится сейчас рядом с палаткой аварца, где никого нет, потому что и сам рыцарь, и его оруженосец не успели еще вернуться из ристалища. Что-то не понравилось герцогу в Ратиборе. Только – что? Скорее всего, совершенно неожиданное сегодняшнее вмешательство в разговор у костра саксов, обвинения герцога в бесчестности. Чтобы выдвинуть такие обвинения, следовало самого Сигурда знать достаточно хорошо. Но он определенно никогда с аварцем не встречался. Тогда возникает другой вопрос. А аварец ли это вообще? Кто сказал, что он аварец? Аварский панцирь может носить кто угодно. У самого Сигурда есть несколько сарацинских доспехов, но даже пьяный матрос не назовет герцога магометанином. Чем вызвана нелюбовь этого рыцаря к Трафальбрассу? Откуда у него желание сразиться с таким сильным бойцом?

Сигурд попытался вспомнить отдельные нотки голоса. Нет. Ломаные слова, акцент, возможно, умышленный – это все не позволяет узнать голос. Но не может незнакомый человек так активно против него выступить. Здесь явно замешано что-то. Может быть, старая история? Может быть, этот человек прибыл сюда специально, чтобы отомстить герцогу за какие-то старые грехи? Мало ли грехов на его душе… Промысел викингов безгрешным не назовешь.

Герцог осмотрелся. Даже привстал на стременах, чтобы лучше видно было. Никого рядом нет. И тогда он спрыгнул с коня, оставив поводья свободно болтаться и не заботясь о том, что конь может убежать, и стремительно вошел в палатку Ратибора. Должно же там быть хоть что-то, что поможет разгадать эту тайну. Но палатка была на удивление пустынна. Походная кровать ничем не отличалась от любой походной кровати, которые продают здесь же, на улицах Хаммабурга. Маленький столик ничем не примечателен. Должно быть, тоже приобретен вместе с палаткой. Никаких вещей, ничего, кроме страшной тяжелой рогатины, прислоненной к полотнищу палатки в углу…

Герцог уже собрался уходить, когда взгляд его упал на маленькую подушку. Люди иногда кладут что-то под подушку. Впрочем, совсем не надеясь на успех, Сигурд приподнял только угол. И увидел небольшой кожаный кошелек с золотой вышивкой. Он взял кошелек в руки. Звякнуло золото. Много золота. Кошелек был набит туго. Впрочем, золото совсем не интересовало герцога. Главное – вышивка. Небольшая, аккуратная. Трезубец…

Трезубец!

Герб Годослава. Значит, в самом деле, аварец как-то связан с Годославом…