– Попались! – Дражко не сказал, а зло выдохнул. – Как кур в ощип…

– Оставайся здесь, – вдруг совершенно спокойно ответила Рогнельда. – Все оставайтесь здесь. Я все сделаю сама. Только не мешайте. Моя стража – со мной.

Первым побуждением князя-воеводы было – окружить Рогнельду воинами и не слушать ее речи. Он уже рот раскрыл, чтобы отдать приказ. Но взгляд его столкнулся с льдом в глазах княгини, и язык отказался повиноваться. Дражко замер, сам словно замороженный.

– Ждите все здесь! – тихо повторила Рогнельда.

И продолжила путь. Она остановилась в десяти шагах перед строем и сняла перед воинами шлем, чтобы они узнали ее. Стражники попарно встали по обе стороны княгини.

– Кост, выйди ко мне. Тебе приказывает твоя госпожа!

Лед… Лед… Сплошной черный северный океанский лед в голосе! Ровное равнодушие, отсутствие эмоций, нет даже ударения ни на одном слове. И ни одной нотки в повышенном тоне. Все только так, что не оставляет сомнений: Рогнельда имеет право приказывать и распоряжаться. И она делает только то, на что имеет право. Никто, даже воины боярской дружины, не могли в этом усомниться.

Щиты раздвинулись точно так же, как во дворе у Мистиши. Сурово выступил вперед Кост. При его возрасте трудно носить доспех. Но он облачился полностью, как на лютую сечу.

– Уходи отсюда, княгиня, – сказал он. – Я прикажу тебя выпустить. А Дражко останется здесь.

Но в голосе сурового боярина был страх. Это отчетливо увидел и воевода, чувствовали это и воины дружины. Боярин не выдерживал ледяного ожога.

– Ты знаешь, кто стоит рядом с моим конем? – спросила она.

– Кто? – боярин еще не понял, что пробил его последний час.

– Это Воины Смерти, которые закололи моего отца герцога Гуннара. Сейчас они заколют тебя.

– Пусть попробуют… – а теперь уже боярин испугался. Откровенно испугался, хотя и попытался усмехнуться.

Рогнельда только руку протянула, как копье. И четыре настоящих копья ударили в незащищенное доспехом горло, чуть не оторвав голову. Кост еще какое-то мгновение висел на наконечниках, потом упал под ноги коню Рогнельды. Боярская дружина не двинулась с места.

– Кто у вас старший? – словно ничего не произошло, спросила Рогнельда.

Опять раздвинулись щиты. Вперед вышел пожилой дружинник. Но щиты за его спиной не соединились, как соединились за спиной боярина. Строй нарушился. Дружина потеряла дух.

– Как тебя зовут?

– Воевода Бодрило, княгиня.

– Теперь тобой командует князь-воевода Дражко. Веди дружину за северные ворота. За городским рвом встанешь лагерем. В ночь выступаете в поход. Ты все понял?

– Как не понять… – старый воин косо глянул на безжизненное тело своего боярина и растерянно поклонился, а Рогнельда тронула коня и направила его прямо на копья. Строй расступился к противоположным стенам, открывая дорогу. Следом за княгиней проехали Дражко и вся его сотня. Вокруг царило молчание и страх.

– Теперь дело пойдет проще, – мрачно сказал князь-воевода.

– Едем на малую площадь, – скомандовала Рогнельда. – Там будем ждать.

Дражко не понял ее решения, но не осмелился противиться. Слишком много власти было в простейших ледяных словах, произносимых красивым женским ртом. Жестокой, не терпящей возражений власти. Рогнельда в этот момент была выше жизни и смерти, как и выше сомнений.

Через десять минут, миновав три боярских дома и не заглянув за ворота, они выехали на площадь. И ждали там полчаса в покое и молчании. Даже кони, казалось, не осмеливались нарушить тишину, не ржали, не позвякивали уздой. Дражко чувствовал себя захватчиком в чужом, полупустом городе.

А потом один за другим стали приезжать за приказаниями бояре.

Кланялись в пояс, в страхе уперев глаза в землю.

– Что прикажешь, княгиня? Я сам намедни собирался к тебе за приказаниями наведаться.

И так же, почти с той же фразой, все остальные…

Князь-воевода считал, сколько войска они предоставляют в его распоряжение. Набралось почти четыре с половиной тысячи.

Пять сотен княгиня оставила себе для защиты городских стен. К ним теперь можно присоединить девять сотен христианского полка. Не много, но какое-то время оборонять стены могут. И сам Дражко теперь может многое. Он почувствовал в себе уже не отчаянную смелость, но уверенность.

Теперь есть, по крайней мере, с кем встретить данов. А там Свентовит поможет…

Протяжно протрубил сигнальный рог, оповещая своим низким требовательным голосом, что в палаточный лагерь прибыл представитель официальной власти. Спрятавшиеся для послеобеденного отдыха в свои палатки обитатели временных жилищ высыпали наружу. Любопытство оказалось сильнее желания отдохнуть.

Со свитой в десять турнирных стражников приехал герольд от короля Карла.

Сначала, в соответствии с рангом, он посетил большой шатер герцога Трафальбрасса, впрочем, надолго там не задержавшись, затем направился на окраину палаточного городка для встречи с князем Ратибором. Предпочтение герцогу перед князем было отдано по той простой причине, что Ратибор таковым являлся только по посторонним разговорам, а герольду турнира по прибытии он представился как рыцарь, желающий соблюсти инкогнито. Инкогнито не может быть отдано предпочтение перед герцогом, справедливо решил герольд как знаток церемониала и турнирных правил. С аварцем герольд беседовал долго, и непонятно было о чем. Самому Трафальбрассу только передали сообщение, что король разрешил поединок оруженосцев по принципу «два на два» и выделил герольда и десять стражников для соблюдения правил и порядка. Герольд предупредил, что за бесчестный бой оруженосцев ответственность несет их рыцарь. Сам король, ввиду низкого происхождения поединщиков, не прибудет на ристалище для наблюдения, хотя пришлет кого-то из своего окружения, чтобы придать событию официальный статус Божьего суда[42].

Выйдя из скромной палатки аварца под ревнивым взглядом Сигурда, который считал, что за время, проведенное там, сообщение можно было повторить десять раз по десять, королевский посланец отправился в палатку соседа эделинга Аббио, чтобы зачитать королевскую волю и Годославу, как все уже почти откровенно называли второго рыцаря-инкогнито. Там герольд тоже был достаточно продолжительное время. Герцогу снова показалось, что, удостоив его самого только коротким визитом, им опять пренебрегли. Это уже, решил Сигурд, походило на откровенную травлю. Но травля беспокоила его мало. Волновало другое.