– Мы не собирались покупать коляску, мы не можем себе этого позволить.

– У тебя будет коляска, Циби Меллер! – настаивает Ливи. – Мама хотела бы, чтобы она у тебя была, и мы этого хотим.

– Зайди, пожалуйста, в магазин и выбери коляску. – Магда берет сестру за руку, и Циби наконец позволяет затащить себя в магазин.

Час спустя Циби толкает перед собой новую детскую коляску по дороге домой. Сестры притихли, думая о тех, кого здесь нет, когда они сами готовятся приветствовать новое поколение Меллеров, но самой грустной кажется Циби.

– Ты в порядке? – беря ее за руку, спрашивает Ливи. – Дело в коляске?

Похоже, Циби глубоко задумалась.

– Нет, Ливи. Конечно нет. Мне нравится коляска. Я и мечтать о такой не могла.

– Значит, дело в маме? Ты думаешь о ней?

– Я всегда думаю о ней. Но дело не в ней. – Циби толкает коляску к краю тротуара, и сестры идут за ней.

– В чем же тогда? – в недоумении спрашивает Магда.

– Дело в Мишке, – отвечает Циби, смотрит в глаза сестер, а потом отводит взгляд. – Это не первый его ребенок.

Ожидая продолжения, Ливи и Магда не сводят с Циби глаз.

– Я не понимаю, – наконец произносит Магда. – У него есть другой ребенок?

– Раньше Мишка был женат, – кивает Циби, – и у него были дети.

Правда, стоящая за словами Циби, поражает Магду и Ливи одновременно. Они кладут руки на плечи сестры и привлекают ее к себе. Бедный Мишка, думает Магда. Совсем как мы, потерял так много.

– Спасибо, что сказала нам, – шепчет Магда срывающимся голосом.

Ее сердце разрывается от жалости к зятю, которого они успели полюбить.

– Он счастлив, что у вас будет ребенок? – осторожно спрашивает Ливи.

– О да, Ливи. Очень счастлив. Он говорит, что это его второй шанс.

– Значит, это будет совершенно особый ребенок, – заявляет Магда. – Он много рассказывал тебе о своей первой семье?

– Пока мы не поженились, он все мне рассказывал. И с тех пор мы об этом не говорили.

– Его ребенок – это был сын или дочь?

– Дочь. Ее звали Юдифь. – Циби замолкает, откашливается. – Ей было три года, когда ее забрали вместе с матерью.

Ливи топает ногой, отворачивается и смотрит в небо. Сестры шмыгают носом, вытирают глаза, вспоминая ужасные картины того, как из вагонов для перевозки скота в руки матерей и отцов опускали детей. Они были слишком маленькими, чтобы понять, что с ними случится, но достаточно взрослыми, чтобы понять, что оказались в аду.

Циби замечает огонь в глазах Ливи, видит, как раздуваются у нее ноздри.

– Все нормально, Ливи, честно. С ним все будет хорошо. Мишка возьмет на руки этого маленького ребенка и вспомнит Юдифь и первый раз, как он держал ее на руках. А потом он всю жизнь будет любить и защищать своего второго ребенка. Я это знаю.

– Циби, ваш малыш заполнит пустоту в сердце Мишки, – заверяет Магда. – Как это сделала и ты.

– Ох, Магда, когда ты успела набраться мудрости и откуда ты знаешь, что у меня будет мальчик?

Теперь Циби улыбается, радуясь тому, что поделилась с сестрами историей мужа.

– Я всегда была мудрой, вы обе просто никогда этого не замечали. И я действительно думаю, что ты родишь Мишке его первого сына.

* * *

В ту ночь Магда заползает в постель к Ливи, рыдающей в подушку.

– Хочешь, обниму тебя? – спрашивает она. – Похоже, ты весь день думала о маме.

– Думала, и о Мишке тоже. О его маленькой девочке.

– Понимаю, – говорит Магда. – Я тоже. Но ты плачешь каждую ночь, Ливи. Тебе снится мама?

– Нет, а хорошо бы. – Ливи вытирает нос рукавом ночной сорочки.

– Тогда что же тебе снится?

– Перед тем как заснуть, я думаю о маме и о нашем маленьком домике, а потом всю ночь мне снится Биркенау.

Магда обвивает сестру руками. Что она может на это сказать? Она прижимает Ливи к себе и напевает ей колыбельную, пока та не засыпает.

Когда у Циби начинаются роды, сестры находятся рядом с ней, по очереди держа ее за руки, смачивая лицо влажными салфетками и подбадривая советами, которые ни одна из них не вправе давать. Так проходит день, затем ночь, а ребенок все не появляется. Когда на вторые сутки солнце близится к закату, все измотаны и подавлены. И вдруг Циби нарушает однообразие их терпеливого ожидания пронзительным воплем.

– Выходит! – вопит Циби. – Сейчас!

Магда и Ливи стоят на изготовку: Ливи стирает с лица Циби пот и слезы, Магда у изножья кровати вместе с акушеркой кричит:

– Тужься! Еще разок, Циби. Тужься!

Комнату наполняет крик новорожденного. Магда и Ливи немедленно разражаются слезами.

– Здесь должна быть мамочка, – рыдает Ливи.

– Я чувствую ее здесь, – дотрагиваясь до своей груди, устало произносит Циби. – Правда чувствую. А вот своих сестер я вижу.

– Ты разве не хочешь знать, кто у тебя родился? – спрашивает Магда, держа на руках маленький сверток; Циби смотрит на новорожденного и кивает. – Мальчик.

– У меня мальчик? – беря сверток, тихо спрашивает Циби, глядя на сморщенное личико младенца. – Магда, Ливи, у нас маленький мальчик.

– Хотите, чтобы я послала за отцом? – интересуется акушерка.

– Через минуту, – отвечает Циби, заглядывая в голубые глаза своего сына. – Дайте нам несколько минут. Он поймет.

Ливи наклоняется, нежно гладя личико племянника. Циби передает сверток на руки сестрам, и Ливи, глядя на пухлое красное личико, начинает петь:

Ложись, мой ангел, усни поскорей.

Так мама качает малых детей.

Спи, моя крошка, сладких снов.

Так мама качает малых детей.

Ложись, мой ангел, усни поскорей.

Так мама качает малых детей.

Спи, моя крошка, сладких снов.

Так мама качает малых детей.

Когда в комнату с заплаканным лицом входит Мишка, Ливи берет Магду за руку и сестры оставляют мужа и жену наедине, чтобы они смогли поприветствовать появление в семье этого драгоценного ребенка.

Проходят месяцы, и Магда с Ливи наблюдают, как Кароль превращается из крошечного младенца в большого ребенка, но Ливи также замечает, как старшая сестра вливается в новую семью. У их дяди теперь есть Иринка, которую обожают дети. А что есть у Ливи? Она начинает испытывать беспокойство, но у Магды нет желания вновь будоражить их жизнь.

Окончательное решение Ливи заставляет принять обыденный акт расизма, один из многих, определивших границы их существования в Братиславе.

– Шоколад! Можете себе представить? – Ливи врывается в квартиру с искаженным от гнева лицом. – Меня только что оскорбили